— А ты сожги мельницу — и в лес, — как бы между прочим посоветовала Майя.
Щербак остановил среди дороги лошаденку и стал в упор рассматривать собеседницу. Майя с тревогой в сердце тоже смотрела на него.
— Вот ты какая советчица… А скажи, кто меня в лесу ждёт?
И Майя решилась:
— Да ты что, слепой или в самом деле ничего не знаешь о партизанах? Эх ты, защитник Родины, фашистов кормишь хлебом, а они, может быть, твою Катеньку в Германию на каторгу угнали, может быть, надругались над ней, — со злостью говорила она. — С таким даже сидеть рядом противно. — Майя вскочила с саней и быстро зашагала вперед.
Щербак догнал её.
— А говорила — нога болит, — сказал он.
— Душа у меня болит, глядя вот на таких, — через плечо бросила она. — Из-за вас немца вон куда допустили. Если бы твоя Катенька знала, что ты сейчас делаешь, прокляла бы, на веки вечные прокляла…
Щербак молча подхлестывал кнутом лениво шагавшую лошаденку.
— А ты садись, зачем же пешком идти, — пригласил он.
Майя снова села рядом.
— Я тебе вот что скажу, милая ты девушка, ко мне уже многие подходили вроде тебя с советами: спали мельницу, даже мину предлагали. А потом я узнал, что в полиции служат некоторые советчики. Одного такого, когда он приставал с миной, отдубасил я, не знаю, жив ли теперь… Похвалили меня за это в комендатуре, и комендант самолично прислал бутылку водки с закуской. — Заметив тревожный взгляд спутницы, Щербак улыбнулся — А ты не бойся, тебя я бить не буду Ты вот скажи мне, милая девушка, человек я здесь чужой — ни кума, ни свата, кому верить, на кого положиться? Не буду скрывать у немцев я на хорошем счету. Когда они узнали, что я в тюрьме сидел, гут, говорят, наш, говорят. Значит, они думают, что я против Советской власти иду, что злость у меня есть на Советскую власть. Они того не понимают, что Советская власть наказала меня за дурость, за драчливость. А я, милая ты девушка, человек совершенно советский, мне без Советской власти жизнь не нужна…
Все это Майя рассказала Зернову. Иван Егорович пожурил её за торопливость.
— Нужно было поосторожней с ним, — говорил он. — Но дело сделано, придётся продолжать. Только прошу, вас, Майя Александровна, будьте осторожны.
В тот же вечер они разработали подробный план Майиного поведения.
В следующий раз Майя поджидала Щербака у знакомого колодца и снова поехала с ним в Райгородок.
— А ты смелая, — поощрительно сказал механик. — Люблю смелых. И давай договоримся так: не будем медлить.
— Поспешишь — людей насмешишь, — возразила Майя. — Ты работай, как и работал, и объяви своему немецкому начальству — невеста, мол, приехала.
— Это не тебя ли я должен величать невестой?
— Предположим, меня.
Щербак широко заулыбался:
— Скажи на милость — до чего дожил. Такая красавица в невесты.
— Вот что, Назар, всякие глупости отбросим, — строго предупредила она. — У нас дело серьёзное.
— Понимаю. Извини. Давно я ни с кем по-человечески не разговаривал. Я верю тебе, верю и знаю, что у тебя за плечами настоящие люди, ты не одна. Я выполню всё, что ты скажешь.
— Нужно взорвать мельницу. Согласен?
— Ты ещё спрашиваешь! Взрывчатку дадите? Я с этим делом знаком. В саперных частях служить доводилось…
Было решено так: Майя встретит Щербака в городе и передаст ему мину. Но произошло непредусмотренное — немцы вдруг отобрали у механика лошаденку и перестали отпускать его в город.
— Придётся вам, Майя Александровна, самой навешать Щербака, — сказал Зернов.
Хотя на мельницу часовые Майю не пускали, они привыкли видеть у проходной будки «фрейлин Кетрин», болтали с ней, посмеивались над её немецкой речью, сами пытались говорить по-русски, порой они разрешали очаровательной «дефушке» заходить в караульную будку, чтобы погреться в ожидании «жениха» у раскаленной до красна чугунной печки.
Щербак вполне прилично играл роль влюблённого, и Майя замечала, что ему доставляло удовольствие называть её Катенькой (её настоящего имени он пока не знал). Всякий раз Майя приносила ему гостинцы — пирожки, молоко, иногда бутылочку самогонки. Самогонку распивали тут же вместе с часовыми.