В Перми Добоша ждали новости: пока он вел работу в столице, «Форест» принял участие в торгах по строительству важного цеха на Невьянском заводе и вновь оттеснил госстроевцев. Покровский посоветовал Иосифу Альбертовичу побывать в Свердловске: «И с товарищами давними увидитесь, и жену домой перевезете. Сколько можно ходить в «холостяках»?
Первым делом Добош выяснил, кто представлял Госстрой на торгах по Невьянскому заводу, и не очень удивился, услышав фамилию Солдина. Уполномоченному ОГПУ по Уралу Ракитину, своему давнему знакомцу, Иосиф Альбертович посоветовал выяснить контакты между Солдиным и Расповцевым и не выпускать из вида Литвакова, который должен был руководить строительством в Невьянске.
— Предполагаю, что контакты эти не прямые, а через третьих лиц, — подчеркнул Добош.
Впоследствии подтвердилась его правота. Солдин поддерживал связь с инженером Ковалевым, готовившим для «Фореста» торговые расчеты. И все предложения Госстроя, еще до того, как будет запечатан конверт, становились известны Расповцеву.
Строительство мартеновской фабрики на Мотовилихе велось довольно быстро. «При таких темпах, — информировал главный архитектор Генрих Исаакович Венда, — контрагент уложится в договорный полуторагодичный срок».
На рабочей площадке установили американскую паровую «бабу» для забивки железобетонных свай. После одной из поломок техник Затопляев, которому поручили контроль по приемке свайного основания, от нечего делать стал на клочке линованной бумаги набрасывать эскиз заморского механизма.
— Уж не хотите ли взять на него патент? — пошутил белокурый студент-практикант.
— Патент не патент, а чертеж мне нужен настоящий, — раздался голос незаметно подошедшего Расповцева. — Да не смущайтесь, не прячьте свое художество. Мне впрямь нужен увеличенный в три раза. Плачу четыреста рублей. Согласны?
В кабинете Иосифа Альбертовича, ероша светлые свои волосы, Игнатьев убеждал начальника:
— Четыреста рублей — замаскированная взятка, факт! Платить бешеные деньги — три месячных оклада — за пустяковую работу! А Затопляев имеет прямое отношение к приемке!
— Не горячитесь, Валентин. Ну, возьмем Расповцева, предъявим обвинение в даче взятки. А он — выкрутится. Быстро только сказка сказывается.
Горячность подчиненного была понятна Добошу, напоминала ему собственную молодость. В двадцатом партячейка командировала его в Москву, в школу красных командиров-интернационалистов. Оттуда, курсантом первой восточной бригады, попал в Баку, на подавление контрреволюционного восстания. Разве мечтал он о передышке, искал спокойное местечко? Вихрь революции бросал его из боя в бой, и вдруг — вызов на Урал, штабная работа в 7-й бригаде ВЧК.
Вот и настала пора оглядеться, перевести дыхание. И как-то вдруг Добош увидел и понял, что за громом боев жизнь в стране шла своим чередом: поднимались из руин заводы, люди сеяли и убирали хлеб, жили, любили, воспитывали детей.
В августе двадцать первого Добош познакомился с Аней — молоденькой учительницей Анной Васильевной Шиловой. А в сентябре ее родители — отец портной и мать домохозяйка — благословили дочь и зятя-мадьяра. Через день после свадьбы Добоша откомандировали в распоряжение начальника губчека. Он рвался на оперативную работу, но — не взяли. Не помогло даже то, что он свободно владел четырьмя языками. Против была медицина.
Поначалу «сплошная бухгалтерия», работа уполномоченным по борьбе с экономической контрреволюцией в Шадринске, тяготила Добоша. Потом пришло понимание важности и необходимости такой работы. В стране, занятой строительством, он продолжал оставаться на линии огня, оберегая социалистическую стройку от вражьих диверсий и вылазок. С годами рос опыт, не остались втуне и годы учения в Высшем коммерческом училище.
И сейчас, выговаривая Игнатьеву за излишнюю горячность, Иосиф Альбертович думал о том, что сеть, поставленная на «крупную рыбу», все плотнее охватывает «Форест». Литваков под наблюдением. Расповцев все время под контролем. Его дача в Подмосковье, дом в Москве, квартира на Мамина-Сибиряка в Свердловске, дом на Инженерной в Перми — все убежища председателя «Фореста» не оставлены без внимания.
Игнатьеву удалось установить еще одно логово — снимаемую Расповцевым квартиру на Соликамском тракте. Там проходило большинство встреч с «нужными» людьми, иногда — в обществе испытанных прелестниц. Для некоторых гостей Шурочка Евсеева — приехавшая из Свердловска родственница инженера — топила под вечер баньку, запаривала пахучие веники.