— А почему вы согласились на такую маленькую роль? — спросила она.
— Я вас не устраиваю как партнер?
— Вообще-то, да, — ответила она прямо. — Боюсь, меня рядом с вами никто не заметит, а это моя первая роль.
— Не бойтесь, — ответил актер серьезно, меняя шутливый тон. — Не бойтесь, и все будет в порядке.
— Вы меня убедили, — снова засмеялась она. — А почему все-таки? Только не говорите, что маленьких ролей не бывает. Нам об этом все уши прожужжали.
— А всем хочется больших ролей?
Опять послышался смех.
— Конечно.
Чувствовалось, что она довольна тем, что запросто беседует с прославленным коллегой.
— Так вот, милая девушка, я эту роль малой не считаю.
— Правда?
— Правда. А как же иначе? Сыграть отца, у которого погибает единственная любимая дочь, это, по-вашему, маленькая роль?
Лаврентьев приподнялся на кровати.
«Значит, он будет играть Воздвиженского?»
Он встал и подошел к открытой двери. В соседней освещенной лоджии был хорошо виден подтянутый седой человек, знакомый миллионам кино- и телезрителей. Лицо его, оживленное разговором с молодой девушкой, выглядело лукавым и веселым и совсем не походило на спокойное, с навеки застывшей болью лицо мертвого Воздвиженского, которого Лаврентьев никогда не знал живым...
За год до смерти профессору Воздвиженскому исполнилось шестьдесят два, и, как каждый человек, родившийся в девятнадцатом веке и впитавший многие из жизненных представлений своего времени, он считал возраст этот старческим, а себя стариком и не раз удивлялся, почти непрерывно наблюдая вокруг себя ожесточенную и кровопролитную борьбу самых различных людей и народов, что дожил до старости.
Слово «наблюдать» могло бы наиболее просто охарактеризовать жизненную позицию Воздвиженского на протяжении бурных исторических десятилетий, однако простота эта граничила бы с упрощенностью, ибо Воздвиженский меньше всего был циничным скептиком или равнодушным обывателем, озабоченным лишь сохранением собственной жизни в полную опасностей эпоху. В душе его постоянно присутствовало мучительное стремление понять себя и все, что происходит вокруг, понять смысл самого бытия. Но задача эта оказалась для Воздвиженского неразрешимой. И когда профессор, страдая, повторял изречение философа, с грустью заявившего, что знает только то, что ничего не знает, он относил эти слова полностью к себе самому, ибо сменил в жизни нескольких богов и все они принесли лишь горечь разочарований.
Воздвиженский родился в семье сельского священника, чтимого прихожанами и в отличие от сына познавшего секрет внутренней гармонии, — сын запомнил его всегда спокойным и доброжелательным, верящим в то, что ничто в мире не происходит помимо воли божьей. Отцовский приход находился в одном из живописнейших мест Центральной России, и, когда шли они солнечным днем вдоль золотящегося спелой рожью поля и с дальних холмов тянулись в ясное небо нарядные колокольни соседних сельских церквей и доносился их умиротворяющий перезвон, а вблизи взлетали над хлебами беззаботные птицы и тянуло благодатной хвоей из ближнего бора, восторженная радость охватывала мальчика, и всей душой принимал он отцовскую веру.
Рухнула она сразу, в трагический день гибели отца. Случилось это на глазах сына. Отец пытался спасти неизвестно как попавшего на железнодорожные пути крестьянского мальчика и спас, подхватил и поставил на станционный дебаркадер, но сам зацепился полой рясы, не сумел выскочить наверх и погиб страшно. Ужас обстоятельств этой смерти поверг в смятение подростка. Как было понять, что бог верного, слугу своего позволил растерзать на куски бездушной машине да еще в минуту подвига христианского!
После смерти отца семья перебралась в Петербург, и начались годы сомнений, надежд и новых богов. Дальними зарницами засветилась неблизкая еще революция, но, прежде чем выплеснуться штурмующими лавами, должна была она свершиться в сердцах, и, хотя высокомерно парил еще над Россией двуглавый орел, тысячи людей молились уже иным кумирам, ожидая, что грянет выстрел и падет устрашающая подданных уродливая птица. Этого ждали все, но что настанет после выстрела, представляли по-разному. Студент-естественник Воздвиженский верил в науку и гуманность, в силу разума и в революцию-праздник. Бомбы и виселицы, террор пятого года поколебали этих новых богов. Мировая война, которую он начал врачом в Галиции, завершила крах. Умонастроение Воздвиженского пришло в противоречие с умонастроением большинства соотечественников, которых очередные жертвы звали к жертвам новым, а кровопролития призывали к ответным беспощадным действиям. В стране, неумолимо раскалывающейся на два непримиримых лагеря, Воздвиженский решительно отверг гражданскую войну, уверовав, что смерть не есть путь к спасению и нет такой цели, которой можно достичь, смертию смерть поправ. С ужасом наблюдая, как люди, несомненно честные и бескорыстные, неспособные из личных побуждений на малейшую несправедливость, без колебаний принимают и осуществляют решения, приводящие к гибели других людей, среди которых также немало честных и бескорыстных, Воздвиженский не мог постичь исторический смысл происходившего, он видел не борьбу классов, а противоборство отдельных людей, страдающих или заставляющих страдать ближних, а часто оказывающихся губителями и жертвами одновременно.