Сперва судья был не столько расстроен, сколько удивлен тем, что прочел; он сердито перелистал журнал, желая выяснить, какое из красных, коммунистических, революционных, социалистических или анархистских издании позволило себе по его адресу такой недопустимый выпад. К своему изумлению, он обнаружил, что прочитанная им тирада была напечатана в центральном органе протестантской секты, близкой к той, к которой принадлежал он сам. Такое открытие настолько огорчило и раздосадовало судью, что он не смог пережить его в одиночестве.
Тогда он позвонил пастору своего прихода и попросил его зайти. Пастор был в этот день занят; он спросил, нельзя ли отложить визит на вечер. Они договорились, что пастор придет в пять часов и останется обедать. Разговор происходил утром, судья, не предполагал, что остаток дня принесет ему новые испытания и ему трудно будет переживать их одному.
В действительности обстоятельства приняли несколько неожиданный оборот. В этот день жизнь так и не захотела оставить судью в покое. Непрерывным потоком шли послания, телеграммы и заказные письма, не умолкая звонил телефон — сколько бы судья ни изображал оскорбленную добродетель, он все равно был в невменяемом состоянии. К пяти часам ему срочно понадобился совет духовного наставника и друга. Можно понять поэтому его облегчение, когда он услышал знакомые шаги и увидел, что пастор вступил на тенистую веранду. Судья поздоровался с ним с неожиданной горячностью. Но пастор понимал, что сегодня, вероятно, необычный день в жизни судьи, и поэтому приготовился отнестись снисходительно к любой, даже самой неожиданной выходке старика.
Судья горячо пожал руку пастору и указал ему на одно из больших плетеных кресел. Пастор опустился в него, аккуратно положив соломенную шляпу и палку на низенький столик, где была навалена груда газет и журналов. Служанка принесла поднос с лимонадом и печеньем. Пастор вытер лоб и с удовольствием выпил стакан холодного напитка. Потом он взял ореховое печенье, откусил кусочек и улыбнулся от удовольствия.
— Превосходное печенье, — похвалил он. — Да и лимонад, который приготовляет ваша жена, мне нравится. Он так свеж — его уж никак не спутаешь с питьем, которое готовят впрок, а потом подают на стол неделю кряду. Летом у нас принято пить лимонад, но как редко он имеет свежий, приятный вкус только что выжатого лимона! Если вы разрешите мне употребить такое, несколько старомодное, выражение, — я всегда считал лимоны драгоценным вместилищем духов здоровья! Поверьте, лимонад — отличное средство против всяких недомоганий. Говорят даже, что он помогает от водянки и головокружений…
Поддерживая непринужденную беседу, пастор потягивал лимонад и жевал печенье. Он старался оправдать свою репутацию человека жизнерадостного, который предпочитает видеть все в розовом свете. Пухлый и круглый, как колобок, пастор был прямой противоположностью сухому и тощему судье; его выпуклые щеки лоснились, словно только что сорванные яблочки.
Судья слушал его довольно терпеливо, но в конце-концов поток бессмысленной болтовни стал его раздражать, и он напомнил пастору о своем желании поговорить с ним по волнующему его вопросу.
— Волнующему? — переспросил пастор, подняв брови. — Мне кажется, что прежде чем мы начнем разговор, давайте избавимся от кое-каких неправильных представлений. У вас, сэр, нет никаких причин волноваться. Деятельность судьи, так же как и деятельность священника, должна рассматриваться как исполнение воли божьей. Без суда была бы анархия. Без церкви — атеизм. Оба мы — пастыри. Строго-говоря, наши профессии — разные стороны одной и той же медали. Не так ли?
— Я не подходил к вопросу с этой точки зрения, — заметил судья.
— Никогда не поздно, сэр, никогда, — настаивал пастор, прихлебывая лимонад.
— А все-таки, — произнес судья, — войдите в мое положение. Дело тянулось семь лет. За эти годы я успел постареть. Я потерял душевный покой. Где бы я ни появился, в меня тычут пальцем и перешептываются: это он, тот самый, кто засудил двух анархистов.
— Ну, и что ж такого? — примирительно произнес пастор. — Кто-то должен был это сделать: не вы, так другой. Но воле всевышнего судьба избрала именно вас. Кому-то ведь надо было свершить правосудие, и перст божий указал на вас. К тому же не вы признали их виновными, а присяжные. А раз так — вам ничего больше не оставалось, как выполнить ваш священный долг, соблюсти присягу и вынести приговор… В наш низменный век немало грубых материалистов, — добавил пастор, снова протянув руку за печеньем и кивком головы поблагодарив судью, который налил ему еще лимонаду. — Они говорят, что ваш приговор — окончательный. Но окончательный приговор еще впереди. Есть высший суд, перед которым предстанут преступники, и высший судья, который выслушает их доводы и моления. Вы, сэр, исполнили свой долг. Кому дано сделать больше?