Мое воображение рисовало, что Третий гусарский полк ожидает меня под окнами в полном составе, с боем барабанов, поднятыми штандартами и развевающимися на ветру чепраками. Тогда я начинал работать как сумасшедший, пока кусок железа не окрашивался кровью, сочившейся из растертых рук. Таким образом, ночь за ночью я одолевал этот чертов цемент и прятал крошки в обивку подушки. Наконец наступил день, когда после хорошего рывка прут оказался в моей руке. Первый шаг к свободе был сделан.
Вы спросите, каков был смысл в этом, ведь даже ребенок не сумел бы протиснуться в узкое отверстие. Я расскажу вам. У меня появились сразу два предмета: инструмент и оружие. Теперь я мог расшатать камни по бокам окна и мне было чем защищаться. Все внимание я сосредоточил на камнях. Я долбил их заостренным концом прута, пока известковая пыль не укрыла все вокруг. Вы понимаете, конечно, что, когда наступало утро, я прятал следы своих трудов, чтобы тюремщики не смогли обнаружить на полу ни пятнышка. Через три недели я смог расшатать камень и втянуть его внутрь. Теперь в расширенном отверстии, там, где раньше были видны только четыре звезды, сияли десять. Все было готово к побегу. Я установил камень на место, смазал края жиром и слегка запачкал сажей, чтобы спрятать трещины, между которыми была известь. Через три дня ночи будут безлунными, и тогда наступит лучшее время для побега.
Я был уверен, что сумею пробраться во двор, но некоторые опасения по поводу того, как выбраться наружу, мучили меня. Будет чересчур унизительно после неудачных попыток вскарабкаться на стену, вернуться обратно, снова забраться в камеру или оказаться арестованным и попасть в сырой подземный карцер, в который бросали заключенных, пойманных при попытке к бегству. Я принялся строить планы. Вы знаете, что я никогда не имел шанса показать, на что я способен, будучи генералом. Иногда, выпив стакан-другой вина, я оказывался способен на построение столь хитроумных комбинаций, что доверь мне Наполеон командовать армией или корпусом, наши дела могли бы пойти совсем по-другому. Как бы то ни было, в том, что касается маленьких военных хитростей и смекалки, которые необходимы офицеру легкой кавалерии, мне не было равных во всей армии. Меня уже не раз выручали эти качества, и я нисколько не сомневался, что и на этот раз они меня не подведут.
Внутренняя стена, по которой предстояло взобраться, была кирпичной, высотой 12 футов. Ее верхняя часть была утыкана трехдюймовыми металлическими шипами. На внешнюю стену мне удалось бросить взгляд лишь однажды или дважды. Она казалась такой же высоты, как и внутренняя. Ее вершина точно так же была усыпана острыми шипами. Расстояние между стенами составляло около двадцати футов. У меня были основания полагать, что там не будет часовых, так как они несли службу на башнях. С другой стороны, я знал, что снаружи тюрьму охраняет цепь солдат. Вот какой орешек мне предстояло раскусить, друзья, а я не имел никаких инструментов, кроме собственных рук.
Одно из преимуществ, которые я мог учесть и использовать, – это высокий рост моего товарища Бомона. Как я уже упоминал, он был настоящим великаном, рост – футов шесть. Я подумал, что, встав на его плечи и уцепившись за шипы, легко взберусь наверх. Смогу ли я втащить на стену своего тяжеловатого товарища? Эта мысль не давала мне покоя, ведь я никогда не оставлю в беде человека, даже если он мне не особенно близок. Если я влезу на стену, а ему не удастся это, то я буду вынужден вернуться. Бомон, правда, казалось, не задумывался ни о чем, и я понадеялся, что он не сомневается в своих силах и мы сумеем избежать проблем.
Очень важно было правильно выбрать часового, который будет дежурить напротив нашего окна в необходимый момент. Часовые менялись каждые два часа, чтобы не терять бдительности. Я регулярно внимательно следил за ними через окно и пришел к выводу, что их поведение во время дежурства было разным. Некоторые были настолько внимательны, что мимо них не прошмыгнула бы и крыса. Иные же заботились лишь о себе и могли громко храпеть на посту, прислонившись щекой к мушкету, словно к пуховой подушке. Один из часовых, который отличался необыкновенной толщиной, спал настолько крепко, что даже не реагировал, когда на него сыпались куски штукатурки из моего окна. Нам повезло, что его дежурство выпало на промежуток с двенадцати до двух в ту самую ночь, когда мы собрались бежать.
Когда последний день подошел к концу, я так нервничал, что бегал взад и вперед по камере. Каждую минуту я опасался, что тюремщик обнаружит расшатанный прут или заметит, что камень не покрыт известью: я не мог спрятать следы снаружи так же, как внутри. Что касается моего товарища, то он сидел насупившись на кровати, поглядывал на меня исподтишка и грыз ногти, как будто одолеваемый глубокими раздумьями.