И начался путь к этому вечером, когда менестрель, воин и король собрались втроем в креслах у камина впервые за несколько напряженных недель. И если Осверин и Аль, поговорившие уже наедине, пусть и очень недолго, были собраны и встревожены, то Рогар, кажется, наконец-то дал себе отдых.
— Знали бы вы, как я рад, что это безумие наконец-то закончится! — выдохнул он, вытягивая ноги к огню.
— С коронации все только начнется, — вставил Аскольд чуть мрачно. — Нам есть, что тебе рассказать, Ро.
— Если это про приготовления к приему, то я точно женю тебя на какой-нибудь старой нудной старухе!
Осверин, в гостиной не присутствовавший и ничего такого не ожидавший, прыснул плохо сдерживаемым смехом в кулак.
— Тебе только кажется, что это смешно! — в наигранном гневе привстал с места Аль, и Осверин захихикал, представив в красках себе эту пару. Впрочем, он посерьезнел, едва отсмеялся: дело было действительно важным и не терпело промедлений.
Он рассказал Рогару о своем столкновении с подозрительным незнакомцем, о лицах без лиц и шагах, которые замирают, если и ты перестаешь идти по коридору, и прямо на глазах Рогар подобрался, поджал губы и сел в кресле упрямо-ровно. Голос его из расслабленного, полушутливого тона стал стальным голосом короля.
— Тайный Совет должен узнать о попытке покушения, — он был первым, кто бесстрашно назвал вещи своими именами.
Аскольд покачал головой:
— Боюсь, что они уже знают. Вряд ли хождения по застенкам и маги во дворце остались без их внимания.
— Тогда…
— Тогда им, напротив, лучше не знать, что об этом знаем и мы.
— Прикинемся дурачками?
— Именно. Как в детстве.
Лицо Рогара посветлелело на несколько мгновений:
— Мы тогда не спали всю ночь и обнесли отцовскую фамильную оружейную! Попрятали реликвии королевского дома в комнате и сделали вид, что перепутали их с игрушками.
— Сколько нам было? Лет по пять, да?
— Около того. Как мы вообще поднимали те мечи?..
Как ни было менестрелю жаль прерывать их короткий глоток светлого и теплого, он кашлянул, напоминая, как далеки они от беззаботного детства.
— Откуда мы знаем, что они не подсушивают прямо сейчас? — слово за словом выдавил Осверин, не поднимая головы и кусая губы.
Рогар замер.
— Перед встречей я простучал стены, — пожал плечами лорд Витт.
— И стражу, — встрял менестрель.
— Ага, и стражу. Все чисто.
Рогар посмотрел на них взглядом «Вы уверены?», на каждого по очереди, пристально и сумрачно.
Музыкант кивнул за них обоих.
— Да, Ваше Величество, точно.
Он не проверял стены и стражников, но брату своему верил, пожалуй, больше, чем себе. Было, за что.
Тогда король Рогар встал и стал ходить по комнате, мерить шагами расстояние от кресла до стены, и до камина, снова до кресла, и до стены… А братья сидели молча, не следили за ним глазами, только одинаково точно и по-разному, каждый по-своему просчитывали все варианты развития событий.
— Они предпримут еще одну попытку, — звякнул бокалом Осверин.
— Две.
— Да, пожалуй что и две.
— Ты же понимаешь, что проигнорировать вторую будет сложнее, чем первую?
— Вряд ли получится.
— А объявить войну Тайному Совету…
Рогар выругался и хлестко, зло всадил в стену еще один кинжал.
— У меня там — война! С другой стороны — пираты. И тут я узнаю, что в моем собственном дворце, те, кому мы с отцом и братьями доверяли наши спины, готовятся начать со мной еще одну войну!
— А ты должен быть милым и начать свое правление с добрых и мудрых решений, — вставил менестрель.
— Черт подери, да! А что, если эти сволочи объединятся?!
Аскольд поднял на него спокойный-спокойный, как гладь зимнего горного озера, взгляд.
— Мы сделаем это раньше.
***
Прием начался минута в минуту. Сиял паркет, сияли красотой первые красавицы Обитаемых Земель, и в окнах и зеркалах плясали тысячи отраженных огней. Такой утонченностью в выборе напитков и блюд не мог похвастаться прием ни одно другого королевского двора. Рубиновые южные вина, золото сладких фруктов с Островов; сладости, словно творения кропотливого ювелира — на посуде с подозрительно золотой каймой.
Лучшие музыканты заняли две галереи вдоль тронного зала. Были там и темноволосые черноглазые выходцы из вольных народов, были и знаменитые придворные музыканты, и кое-кто из братии комедиантов — но, конечно, только те, чья слава летела вперед их песен по всем землям, где ступала нога путника. Дамы всех возрастов, бесспорно неотразимые и только уверенные в своей неотразимости, поглядывали на галереи с интересом: общеизвестно, как девушки и женщины любят менестрелей. Особенно много благосклонных взглядов обращалось на сребровласого и миловидного Осверина. А тот и рад — раздавал улыбки направо и налево, встречал взгляды открыто и прямо и пел, не отводя своих светлых глаз.
Лорд Витт вошел в зал со своим отцом, чинно кивая знакомым. Осверину непривычно было видеть его разряженным в пух и прах — даже при их первой встрече молодой лорд не был одет как-то по особенному, а потом и вовсе чаще был вымазан пылью, слегка потрепан и взъерошен, со штанов вечно не удавалось отстирать чужую кровь, а его аристократичный нос нещадно сгорал на палящем солнце. Теперь же он выглядел тем, кем и являлся, и о чем Осверин неизменно забывал — лучшим другом короля, наследником огромного состояния, лучших замков и земель. Отец его, еще далеко не уступивший времени, широкоплечий, как и в свои двадцать, статный, чертовски похожий на сына, держался так, словно пришел к себе домой: невозмутимо, спокойно-весело и благодушно, тактично пряча ту внутреннюю силу, которая так и сквозила в каждом его движении или взгляде и все равно не скрылась бы под добродушием до конца, что бы милорд не предпринял.
Король же пока не появлялся — герольды объявляли только многочисленных гостей. План соблюдался неукоснительно.
Аскольд Витт совсем легко кивнул младшему названному брату — и больше не смотрел на него. О том, как пристально наблюдают за ними сейчас, молодому лорду ли было не знать.
Воспользовавшись временной заминкой, Осверин украдкой хрустнул пальцами и, убедившись, что это увидел и сосед, и еще говорливый певец с гитаристом, проводил взглядом девицу с винными кубками на подносе.
— Красавица! — окликнул он, подрываясь с места. — Красавица, угостят ли скоромного странника глотком вина? Он был бы счастлив, если бы еще из твоих рук!..
То, что отвечала ему девушка, было уже не важно. Кивнув ей с лукавой полуулыбкой и совершенно не слушая, что она говорит, Осверин подцепил первый попавшийся кубок и в несколько мгновений затерялся в толпе.
Минутой позже менестрель уже сидел на подоконнике, скрытом от глаз гостей роскошным гобеленом, и шептал на ухо баронессе из восточных пределов, стараясь удержаться на грани делового шепота и не придать своему тону значение другого, всем известного рода.
Леди, в розовом платье, самом модном, с украшенными запястьями и прекрасными золотыми волосами, отлично осознавала, что является украшением и этого вечера, и любого другого, где появится. А Осверин, в свою очередь, осознавал это — и выражал свое осознание голосом, которым владел просто мастерски.
— Миледи, уж можете мне поверить, мой брат и впрямь мог не зря заслужить ваше внимание, но человек умный и проницательный вскоре разглядит, что он — откровенно не лучшая партия.
— Почему же? — миледи надула губки и повела глазками так, словно не разговаривала только что с гобеленом.
— Понимаете, Леонора… Как бы сказать, а, — Осверин демонстративно помялся, — он не слишком-то спешит жениться. Я даже не до конца уверен, будет ли он задумываться об этом: тут замешана старая история о нераздельной любви, стремлении сердца, ну, вы должны понять…
Миледи вдруг открылись ранее неизвестные стороны личности ее избранника. Надо же, такой прекрасный, гордый и бесстрашный воин, некогда полюбивший девушку — конечно, принцессу! — полюбивший, решившийся на подвиги, храбро противостоявший всем опасностям, но так и не дождавшийся взаимности! «Что ж, ты сама виновата, растяпа, — не без ехидства сказала леди Леонора воображаемой принцессе». Принцесса рыдала в своей комнате и не собиралась отвечать, и теперь Леонора чувствовала себя куда лучше — не достался ей, так достанется мне.