Усилиями Николая и его друзей-«коммунаров» такой хор был создан. Назвали его «Хор малороссийских студентов». Николай с присущей ему энергией проводил одну спевку за другой, упорно добиваясь нужного звучания песен. Хор стал приобретать популярность. Спевки почти всегда проводились в присутствии лицеистов, приходивших послушать музыку и пение. Чаще других в зале сидел смуглый, с иссиня-черными волосами и цыганскими глазами лицеист Михаил Кедров. Он отлично разбирался в музыке. Ему нравилось пение студенческого хора, он видел, как быстро росла его исполнительская культура. Но больше всего Михаила Кедрова интересовали репертуар хора и личность его руководителя. Дело в том, что в лицее в это время работал подпольный социал-демократический кружок, направляемый членами Ярославской группы «Северного рабочего союза». «Союз» объединял марксистские группы Владимирской, Ярославской и Костромской губерний. Он занимал твердую искровскую позицию и упорно работал в пролетарской гуще. Ярославские марксисты О. А. Варенцова, А. М. Сто-пани и другие заботились и о работе среди молодежи. Проявлением этой заботы было, в частности, создание в лицее социал-демократического кружка. Его возглавлял Михаил Кедров, а другой руководитель, А. П. Доливо-Добровольский, был арестован. ...Вот и сегодня Кедров сидел в зале с одним из кружковцев и с наслаждением слушал пение хора. После исполнения «Марсельезы» в вале раздались аплодисменты. Было, правда, не совсем ясно, чему аплодировали: качеству исполнения, самой «Марсельезе» или дерзости исполнителей. Николай Подвойский повернулся к залу. Лицейская тужурка безупречно облегала его атлетическую фигуру. Он тряхнул русой шевелюрой и картинно отвесил поклон. В его прищуренных глазах было столько уверенности и лукавства и весь он был так хорош, что зал снова зааплодировал — теперь ему.
— Михаил, что это за Добрыня Никитич у нас появился? — спросил кружковец у Кедрова.
— Первокурсник Николай Подвойский. Я уже с ним познакомился. Из черниговских семинаристов. Начитан, независим — палец в рот не клади. Правда, не раскрывается, но чувствую, что надо с ним встретиться и поговорить.
Такая встреча состоялась. Николай сразу согласился стать членом лицейского социал-демократического кружка, хотя иллюзий в отношении его не питал. Он знал, что кружок — не академия, не университет для изучения резв
волюционной теории. В нем можно лишь сверить результаты самостоятельной учебы, обменяться мнениями. Но ему было интересно, как занимается кружок в высшем учебном заведении, он хотел примериться: годится ли он сам для работы со студентами. Однако главной причиной его безоговорочного согласия было то, что он рассчитывал через этот кружок кратчайшим путем, не теряя времени, выйти на ярославских социал-демократов.
...На очередное занятие кружка, которое проводилось в выпрошенной под каким-то благовидным предлогом аудитории, Николай пришел чуть пораньше и скромно сел в углу. Быстро собрались лицеисты — живые, задиристые, шумные. Михаил Кедров представил его. Особого интереса он не вызвал — новичок, да еще первокурсник! После недлинного и не очень вразумительного реферата сразу разгорелся спор. Замелькали, замельтешили «декларации» народников, «легальных марксистов», «экономистов». Николай невольно сравнивал уровень лицеистов с черниговскими семинаристами и учащимися, занимавшимися в его кружке. Такие же горячие, но в теории чувствуют себя свободнее — сыплют терминами и цитатами. Михаил Кедров одобрительно улыбался, лишь иногда осаживал спорщиков, чтобы не мешали друг другу. Николай для пробы подбросил в костер дискуссии несколько «полешек». Стали путаться. Он понял, что в смысле углубления знаний кружок ему мало что даст. Чтобы это понял и Михаил Кедров, Николай включился в спор, толково разъяснил ошибки некоторых лицеистов, да еще и по памяти сослался на «Капитал» Маркса и первый номер «Искры».
После занятия Кедров отвел Николая в сторону.
— Молодец! Слушай, откуда у тебя такой багаж?
Николай засмеялся и сказал, что более четырех лет изучает марксизм и два года вел такой же кружок в Чернигове.
Цыганские глаза Кедрова радостно заблестели.
— Вот здорово! Я сегодня же расскажу о тебе нашим!
На следующий день Михаил, долго петляя по городу, вел Николая на конспиративную квартиру. Встретила их подтянутая и очень строгая женщина. Одета она была аскетически просто. Разделенные на прямой пробор волосы были гладко зачесаны назад и стянуты в тугой узел. Николай, взглянув на нее, сразу почувствовал себя как перед экзаменатором. Но это было лишь в первый момент, пока он не услышал ее неожиданно мягкий голос. Она сразу стала хлопотать о чае, попутно расспрашивая Николая о родителях, об Украине, о том, что привело его в Демидовский юридический лицей. Николай незаметно освободился от скованности и стал подробно рассказывать о своей жизни в Чернигове. Лишь позже он узнал, что беседовала с ним опытная революционерка, агент «Искры» Ольга Афанасьевна Баренцева.
— ...Михаил сказал, что вам уже можно поручать самостоятельную пропагандистскую работу. Как относитесь к линии «Искры»? Вы с ней знакомы? Что думаете о рабочих?
— Первый номер еще в Чернигове успел изучить. Я — за «Искру». И работу с рабочими вести готов, только вот... — Николай с сожалением вздохнул, — в Чернигове с рабочими заниматься мне не приходилось. Так что я пока представляю себе их чисто теоретически — как класс. Этого мало. Надо бы посмотреть, как работают, как живут...
— Это существенно. — Ольга Афанасьевна задумалась. — Беда небольшая. Ярославль — не Чернигов. Тут рабочих тысяч пятнадцать. А через год, может, будет все двадцать — фабрики растут как грибы...
О. А. Варенцова на мгновение замолчала.
— ...Посмотреть же своими глазами на жизнь и труд рабочих мы вам поможем. А пока... — Ольга Афанасьевна взглянула на нетерпеливо заерзавшего на стуле Кедрова, — ...пока поручим вам работу в знакомой среде. Вот Миша один у нас в лицее остался. Работайте вместе с ним. В лицее больше семи сотен студентов. Одного кружка там мало. Разворачивайте работу. Не ограничивайтесь одним лицеем, выходите на учащуюся молодежь города.
Распрощались очень тепло. Михаил Кедров и Николай Подвойский были рады такому повороту событий. Николай еще во время разговора понял, что Михаил заранее просил его себе в помощники. Ольга Афанасьевна смотрела далеко вперед. Фактически она поставила задачу, чтобы лицейские социал-демократы организовали и повели за собой учащуюся молодежь города.
«Коммуна» Николая Подвойского дышала на ладан — содержать семикомнатную квартиру было не под силу. Волновало Николая и то, что в «коммуне» он был весь на виду, а это его теперь не устраивало — предстоящая нелегальная работа требовала осторожности. Кедров предложил Николаю снять квартиру и поселиться вместе.
— Только искать я буду сам, — добавил он и хитровато подмигнул Подвойскому.
Вскоре он подыскал на Власьевской улице небольшую, очень чистую квартиру, или пансион, как назвала ее хозяйка. Николай распустил свою «коммуну», собрал вещи и пришел на Власьевскую. Едва войдя в комнату, он остановился от удивления: у стены стоял рояль.
— А это нам зачем? За него небось как за квартиру платить надо?! — спросил он Кедрова.
Михаил пожал плечами, обошел кругом инструмент, с любопытством рассматривая его со всех сторон, и с простецким видом сказал:
— Это же рояль!
Он неумело подергал крышку, открыл ее, но потом вдруг ударил по клавишам и сыграл такую сложную пьесу, что остолбеневший Николай только и смог вымолвить:
— Вот это да!
Кедров расхохотался, довольный розыгрышем.
— Рояль поможет нам жить и работать! Тем более что у тебя скрипка. Репертуар у нас разный, но сыграемся.
За вечерним чаепитием Николай рассказал, как всегда с юмором, несколько эпизодов из своей семинарской жизни, а потом вдруг попросил:
— Миша, ты мою «поповскую» биографию уже знаешь. Расскажи о себе. Нам ведь теперь, как говорится, бок о бок существовать.
— Да, конечно, — с готовностью согласился Кедров, немного помолчал, а потом продолжил: — У меня была несколько другая жизнь. Я из старинного дворянского рода. Рассказывают, что прадед мой влюбился в красавицу цыганку из хора. Выкрал ее и, несмотря на скандал в обществе, женился на ней. С тех пор у всех Кедровых волосы цвета воронова крыла, цыганообразная наружность и склонность к музыке. У меня, кстати, брат скрипач...