Когда он наклонился и отодвинул засов, Рудабе вскрикнула от ужаса:
— Что ты делаешь?
— Собираюсь спуститься вниз, — буркнул Конан, берясь за кольцо и открывая люк. Из разверстого черного отверстия сильно пахнуло гнильем.
— Не хода туда! — заклинала его Рудабе. — Ты сам не знаешь, что ты… о боги, жрецы идут!
Рукоять огромной бронзовой двери повернулась — и двери со скрипом начали отворяться, голоса зазвучали громче. Рудабе метнулась из святилища, хлопнув дверью, а Конан, озираясь, как затравленное животное, ступил на лестницу, ведущую во тьму подземелья. Закрыв над собой крышку люка, он остался во мраке, который рассеивало только колеблющееся оранжевое пламя его небольшого факела.
Массивные бронзовые двери отворились настежь, и голоса зазвучали над мраморным полом и сквозь тонкие доски люка. Конану был слышен звучный, как колокол, голос Верховного Жреца Феридуна. Однако слов разобрать было нельзя. Но разговор тек спокойно, бессодержательный и елейный; значит, жрецы не заметили ничего особенного.
Конан осторожно сошел вниз по каменным ступеням, вглядываясь во тьму, насколько позволял свет его факела. Он находился в просторном коридоре, много выше его самого и шире, чем раскинутые в стороны руки. Потрескивание пламени, едва различимое даже для острого слуха варвара, отчетливо раздавалось в могильной тишине. Запах падали ударял в нос. Медленно продвигаясь по каменному полу подземелья, Конан споткнулся о какой-то массивный предмет неправильных очертаний. Предмет этот оказался черепом быка с лоскутьями гниющей плоти на нем. Конан пнул ногой отвратительный кусок падали и двинулся дальше, перешагивая через различные части остова — ноги, ребра и прочие кости. Хотя киммерийцу было не привыкать к запаху трупов и падали, поскользнувшись на склизких, гниющих кишках, он едва удержался от приступа рвоты и чуть было не пустился бежать с возгласами ужаса.
Дойдя до перекрестка, Конан свернул налево и несколько шагов прошел по коридору, который резко поднимался наверх. Он все еще находится под храмом, размышлял Конан. В конце коридора, наверное, будет дверь, через которую ввели стадо овец.
Вернувшись к перекрестку, Конан продолжил свой путь вниз и вперед. Какое-то время он шел, натыкаясь на останки расчлененных животных. Когда коридор стал извилистым, расходясь на множество боковых ответвлений, Конан, испугавшись, что заблудится в этом лабиринте, вновь вернулся к первому перекрестку.
На этот раз он попробовал свернуть направо. Коридор тянулся и тянулся на расстояние полета стрелы, а потом тоже разошелся на множество ветвей, как и основной, ведущий вниз ствол.
Конан стал беспокоиться, не погас бы факел. Медлить было нельзя, потому что остаться без света во тьме лабиринта значило погибнуть. Под передником у него был запасной факел; если первый погаснет прежде, чем он успеет зажечь второй, ему долго придется возиться в потемках с огнивом, но, с другой стороны, если он зажжет запасной факел слишком рано, он догорит скорее, чем требуется.
Конан шел осторожно, простирая тлеющий конец факела к зияющим в стенах проходам и вглядываясь в них, насколько позволял слабый свет. Под ноги ему по-прежнему попадались кости и гниющие комки плоти. Вскоре помимо запаха падали он уловил другой острый запах — запах живого существа, но какого — он не мог понять. Это не зверь и не рептилия, не растение и не корм из знакомых ему. Запах совершенно особый — острый, но не отталкивающий.
Конан двигался крадучись, прислушиваясь и вглядываясь во тьму. Вдруг до него донесся негромкий перестук, как если бы кто-то ударял рогом о камень. Он не был уверен, что и в самом деле слышит стук; возможно, ему мерещится это от ужаса.
На один только безумный миг Конан вообразил, что статуя Заца и в самом деле ожила и, спустившись из святилища, преследует его теперь в подземелье. Но разум твердил Конану, что ониксовый бог-паук по-прежнему высится на своем пьедестале. Если бы статуя действительно ожила, когда Верховный Жрец показывал гостям святилище, Конан наверняка услышал бы крики и беготню там, наверху.
И все же некая тварь гигантских размеров пожрала всех этих животных, чьи останки разбросаны по полу коридоров. Внезапно Конан, который ничего не боялся ни на земле, по которой ходил, ни на воде, ни в небе, почувствовал, что трепещет от ужаса при одной только мысли о неведомом звере.
Он свернул в один из боковых коридоров, высоко держа факел, но не обнаружил там ничего, кроме призрачно белеющих костей козла или овцы. Вернувшись назад, он исследовал другую боковую ветвь — она заканчивалась тупиком.
Однако теперь Конан был уверен, что постукивание не было плодом его воображения. Затухающие звуки, казалось, теперь были ближе, но было непонятно, откуда они исходят. С ужасом прикинув, что его, возможно, загонят в угол в этом тупике, Конан вернулся в главный коридор.
Мгновение Конан стоял недвижно, водя факелом над головой и пытаясь определить, откуда слышится загадочное постукивание. Наконец он уловил, что звуки доносятся оттуда, с того конца коридора, — и, несомненно, приближаются.
У Конана мороз пробежал по коже, когда постукивание усилилось, хотя он и не знал, кто его производит. Во тьме, куда не досягал свет его факела, что-то зашевелилось. И наконец пламя выхватило четыре ослепительных пятна примерно на уровне груди Конана.
Ослепительные пятна приближались, напоминая драгоценный узор на доспехах какого-нибудь вооруженного короля. Но это был не человек. За сверкающими пятнами колыхалась неопределенных очертаний туша. Конан, тщетно силясь рассмотреть чудовище получше, вытащил кузнечный молот. Меч, который мог насторожить не в меру любопытных стражей, киммериец оставил дома. Яркие пятна застыли где-то на границе меж тьмой и светом факела. Постукивание прекратилось и потом возобновилось. Блестящие пятна приблизились, и за ними Конан рассмотрел кошмарное, покрытое волосками туловище, покачивающееся на множестве ног.
Конан повернулся и ринулся прочь, пламя факела ярко разгоралось на бегу. За собой киммериец слышал перестук огромных когтистых лап, который раздавался все ближе и ближе. Конан сам не заметил, как пробежал перекресток — первый, на который вышел после спуска в подземелье. В мыслях у него мелькнуло вернуться к люку, распахнуть его и, если жрецы еще в святилище, сразиться с ними открыто. Но потом он решил, что еще лучше свернуть направо, в спускающийся вниз туннель, который, возможно, выведет его наверх, за пределы обнесенного стеной Йезуда.
Конан бросился назад. Но было слишком поздно: четыре светящихся глаза, отражая шафрановый свет факела, появились на перекрестке — путь был отрезан. Конан был загнан в этот конец коридора.
Конан ринулся по коридору, ведущему наверх. Коридор заканчивался массивной дверью, через которую, несомненно, ввели при нем стадо овец. Дрожа от недоброго предчувствия, он опустил молот, достал Ключ Гацрика и поднес его к замку. Проговорив заклинание и услышав звяканье замка, он надавил на дверную ручку, но дверь не поддалась. Конан вспомнил, что дверь закрыта на засов с внешней стороны.
Следуя прежнему опыту, Конан поднял стрелку на высоту, где, по его предположениям, находился засов, и громко повторил:
— Калинин ачилир гениши!
Когда и это не подействовало, он выкрикнул заклинание во всю мощь своих легких.
Но засов остался недвижим, зато Конан почувствовал, как серебряная стрелка раскаляется у него в руках. Держать ее стало невозможно, и он выронил ее. Стрелка вспыхнула, потом засветилась алым. На полу она растаяла и превратилась в лужицу, которая быстро остыла и затвердела. Конан вспомнил, что Ключ Гацрика способен открыть дверь, если засов не слишком тяжел. Он переоценил возможности талисмана и без остатка израсходовал его волшебную силу. Что ж, поделом ему за обращение к магической силе.
Конан схватил молот и обрушил на дверь яростный удар. Дверь загудела, но не отворилась. Конан увидел вмятину в железе: насквозь пробить дверь ему не удалось. Дерево было слишком прочным, и понадобилось бы не менее часа работы с молотом и долотом, чтобы проломить дверь.