На каждого ребенка уходило около пяти минут.
После нанесения, старуха покрывала воспаленное место татуировки какой-то жгуче болезненной мазью, отчего у каждого из детей непроизвольно перекашивалось лицо.
Дошла очередь и до Зур”даха. Повезло, что татуировка наносилась не на ту руку, где виднелся расплывчатый силуэт паука, прикрытый и грязью и тряпкой. Впрочем, возможно старухе было вообще без разницы, куда ставить метку Стража.
Гоблиненок знал что делать, вернее как и сколько ему придется терпеть, потому что наблюдал за детьми до себя. И когда его начали колоть, он даже не вскрикнул и не ойкнул, выдерживая всю эту боль.
А было действительно больно. Каждый раз игла будто колола в самый нерв, заставляя ногу мальчика непроизвольно дергаться.
Один...Два...Три…
Вначале Зур”дах пытался считать, но очень скоро сбился. Уколов наносилось слишком много. А он считать умел только до двадцати.
Зато…зато через пять минут на его ладони красовалась пока что воспаленная, татуировка.
— На этом все. — махнул рукой шаман отпуская детей. - Идите к матерям.
Дети выбрались из шалаша и вдохнули привычным воздухом племени. Все разбрелись кто куда.
Только Зур”дах на десяток мгновений остался стоять у шатра шамана.
Все казалось каким-то нереальным.
Вот было испытание, вот оно завершено, и вот она татуировка, - подтверждение того, что он справился.
Мать. Мать так переживала все это время…А он справился.
Чуть веселее он зашагал домой. В сторону окраин.
И только подходя к кругу зур вспомнил. Вспомнил, что стало с лицом матери, и непроизвольно закусил губу от внутренней боли в душе.
Что теперь будет?
***
— Живой? — почти неверяще спросила мать ощупывая его лицо.
Она очнулась, и пусть с полностью обмотанными тряпками лицом, - уже ходила, передвигалась.
Зур”дах кивнул и уткнулся ей в пояс расплакавшись.
Мать улыбалась. На ее, только что открытых со сна глазах блеснули слезы.
Гоблиненок был уверен что она улыбались.
Мама повалила его вместе с собой на мягкие шкуры и обняла.
Зур”дах хвастливо повернул ладонь, чтобы она увидела знак Стража. Показал потом и замазанную татуировку.
— Видишь?
Правда, никакой особой радости на лице матери не заметил, с обмотанным лицо он вообще не понимал ее эмоций.
Да и его кратковременная радость куда-то улетучилась.
Ведь ничего на самом деле не изменилось. Да, он будет Стражем, потом, когда вырастет, но Охотником...Охотником он никогда не станет. Они всегда будут сильнее его. Этого никак не изменить. Не изменить даже тем что у него появились эти странные способности от одного Поглощенного ядра.
Он лежал, отходя от всего произошедшего и увиденного. Ровно до того момента, как о себе не заявил дикий голод, молчавший до сих пор.
Это отвлекло и его и маму от всех этих мыслей. Сжирая все, что было из съестного в шалаше, он успокоился. Голод был настолько лютый, что маме даже пришлось остановить его, потому что он все пихал и пихал в себя еду. Хотя не ел от силы всего день.
Однако за этот день произошло столько событий, как не происходило с ним и за год жизни.
А после этого…
После он вырубился. Почти как тогда в телеге, с той лишь разницей, что теперь он лежал на мягких пахнущих матерью и травами шкурах.
И где-то на краю сознания он услышал как пришел Драмар. Он узнал его по стуку посоха-клешни, постоянно отклацивающего свой своеобразный, неровный ритм.
Глава 30
Ралд, шаман, сидел в своем жилище. Все мальчишки получили свои метки, и теперь ушли. Его старуха, закончив нанесение татуировок, вновь погрузилась в свое оцепенелое неподвижное состояние. Чем больше лет ей шло, тем более погруженной в себя она становилась. Застывала, закрывала глаза, и могла сидеть часами в полнейшей неподвижности. Иногда даже пытаться прервать это ее состояние было бесполезно. Выходить из дома она стала редко и то, только по крайней необходимости, и есть стала все меньше и меньше. Не сказать, чтобы Ралда это сильно волновало. Если он когда-то и любил эту женщину, то уже не помнил этого, и уж точно он не узнавал в этой старухе ту бодрую веселую самку, которую выбрал себе в жены в молодости. К концу его жизни все потеряло цвет и вкус, многое стало просто безразлично.
Одно беспокоило Ралда, ему иногда казалось, что старуха поймала какое-то состояние просветления, которое было ему недоступно. Он чувствовал это бессознательно, инстинктивно, и никак не мог бы этого объяснить. А беспокоило лишь потому, что он тоже хотел почувствовать хоть на миг эту непостижимую отрешенность к окружающему миру, в которой теперь практически постоянно пребывала его жена.
Шаман встал. Прочь мысли. Пора за работу.
Как бы ему не хотелось еще посидеть в тепле, особенно после долгой дороги, нужно было сделать главное. Спустить цветы Предку.
Кряхтя, он вышел за полог, всколыхнув его своим телом, и направился в другой дом. Каменный дом, один из немногих в окружающих площадь строениях. Широкий и одноэтажный, - там жили его ученики, и сам Ралд проводил большую часть времени именно там. Пройти нужно было всего тридцать-сорок шагов. Но каких шагов...
Два ученика, один мальчишка-подросток, а второй уже взрослый гоблин — вышли ему навстречу.
Бутоны цветов шаман держал на шее, в мешочке.
Ученики подхватили старика под руки, и, помогая ему, провели внутрь, где усадили на каменную лавку плотно укрытую толстыми шкурами.
Тут он чувствовал себя лучше, чем дома, в компании безумной просветленной старухи-жены.
По углам комнаты лежали три циновки устеленных вязаными покрывалами. Шаман и его ученики спали прямо тут. Точно так же по бокам располагались полки с различными ингредиентами; от трав до частей животных.
В центре же располагался спуск в нижнее, полупещерное помещение.
Ралд приоткрыл мешочек. Бутоны, полностью закрывшиеся, почти не издавали запаха — это было хорошо. Если они начинали сладко пахнуть, значит начали понемногу гнить — у их этот процесс происходил очень быстро. Поэтому терять время не стоило.
По его знаку ученики убрали с пола большую шкуру, прикрывавшую плиту в полу с металлическим кольцом, за которое она и поднималась. Дружно взявший за кольцо, ученики с натугой во всем теле, и сопровождающим процесс грохотом, оттащили ее в сторону.
Открылся проход вниз из которого пахнуло лютым морозом. Лестница с стершимися от времени ступеньками вела вниз.
По телу Ралда прошлась волна дрожи от прикосновения этого морозного дуновения. Дальше начиналась самая нелюбимая часть его должности шамана.
Спуск к Предку.
Каждый раз спуск давался ему и так тяжело, а теперь, с каждым прошедшим годом еще тяжелее.
Помощники-ученики быстро накинули на него три плотных и толстых меховых накидки, и точно так же обмотали ноги. На себя же накинули по одной.
Проход вниз был достаточно широк, чтобы они могли все одновременно спускаться. Ученики подхватили шамана под руки и начали спуск.
Помощь их была совсем не лишней, потому что ступеньки были покрыты тонюсеньким слоем льда, поскользнуться тут плевое дело, особенно такому старику как Ралд.
Спуск был неглубокий, ступеней сорок, не больше и выводил прямо к широкому подземному тоннелю, шириной локтей десять, и столько же в высоту. С каждым шагом Ралду становилось все холоднее, несмотря на все слои мехов укрывшие его тело. У троих гоблинов вырывались изо рта облачка пара. Стены, пол, так же как и ступеньки, были покрыты тонким налетом льда, и слоем мелких кристалликов синего цвета.
Троица гоблинов сейчас находилась внизу, под главной площадью, на глубине сорока шагов.
Через несколько мгновений пути по проходу, зубы старика начали остукивать неровную дробь. Ученики держались. На них холод не действовал так сильно, молодые тела позволяли выдерживать эту нагрузку.
— Брррр... — выдохнул он.
Руки с мешочком задубели так, что разжать пальца казалось ему уже невозможным.
Из-за этого Ралд и не любил спускаться сюда, из-за лютого холода, который для его старого тела был невыносим.
Хоть это казалось и невозможным, но чем дальше они шли, тем холоднее становилось.