Конечно, Ядвига понимала, что в реальности этот человек не имеет ничего общего с тем образом, который придумала себе она, только образ этот был неразрывно связан с ее молодостью. С днями, когда она была счастлива и беззаботна, и хотя бы только поэтому она любила такие минуты…
Иногда ей хотелось даже разыскать Бориса, увидеть, каким стал он, но она гнала эти мысли от себя прочь. Слишком велика была обида, да и не хотелось разочаровываться…
Ядвига не знала, что после освобождения Борис Венгровер стал одним из самых знаменитых в Союзе воров. О его «подвигах» ходили легенды, ибо отличался он неслыханной дерзостью и находчивостью.
Как-то, в конце 40-х, вместе с подельником он забрался в одну квартиру, принадлежащую крупному милицейскому чину, но был застигнут хозяином врасплох. Любой другой на его месте попытался бы бежать. Любой другой, только не Венгровер.
– К стене, – командным, не терпящим возражений тоном приказал он обалдевшему хозяину, – Мы из МГБ.
Когда милиционер сообразил, что к чему, грабителей и след простыл.
Бесстрашие Венгровера граничило с сумасшествием. Мало кто осмеливался проделывать то, что позволял себе он. Кто еще, например, мог обчистить начальника московской милиции комиссара Полукарова?
Полукаров переезжал на новую квартиру. Заранее собрал, упаковал вещи – все, что нажил за свою долгую комиссарскую жизнь. Когда в квартиру позвонили люди в милицейской форме, он и в мыслях даже не мог заподозрить подвоха.
Люди аккуратно снесли все тюки и чемоданы на улицу, погрузили в грузовик…
А через 15 минут к дому Полукарова подъехала еще одна машина с милиционерами, перевоплотившимися на время переезда в грузчиков, и долго соседи с удивлением вслушивались в матерные рулады взбешенного комиссара: своих вещей он не видел больше никогда…
Борис Венгровер прожил долгую, полную риска и опасностей жизнь. А закончил ее… в доме престарелых.
Он не намного пережил Ядвигу Дзержинскую, которая перед смертью успела еще написать небольшие воспоминания о дяде. Они назывались «Это навсегда осталось в памяти». Правда, о том, что по-настоящему осталось в ее памяти, Ядвига не обмолвилась и словом…
Есть что-то сверхъестественное в истории семьи Дзержинских. Словно какое-то проклятие, некий злой рок тяготел (а может быть, тяготеет до сих пор) над этой фамилией.
Четверо из восьмерых детей мелкопоместного шляхтича Эдмона-Руфина Дзержинского умерли насильственной смертью.
В 1892-м – при таинственных обстоятельствах погибла Ванда Дзержинская, 14-летняя сестра будущего рыцаря революции. Кто-то из детей, играя с ружьем, случайно застрелил ее: по одной версии, это был сам Феликс, по другой – наиболее правдоподобной – его младший брат Станислав.
Весной 17-го возмездие настигла предполагаемого убийцу: грабители ворвались в родовое имение Дзержиново, где Станислав жил в одиночестве. Он пытался обороняться, отстреливался, но силы были слишком неравны…
В 42-м в Польше фашисты расстреляли второго брата – профессора медицины Владислава Дзержинского.
В 43-м – пришел черед третьего – 68-летнего Казимира. Его вместе с женой казнили за связь с партизанами.
В том же 1943-м немцы сожгли и родовое имение Дзержиново: от него остались лишь черные остовы домов…
Можно сказать, что Ядвиге Дзержинской еще повезло: она хотя бы осталась жива…
Наверное, это закономерно: за все в этой жизни надо платить. Быть может, злой рок семьи Дзержинских – это тоже расплата за все, содеянное первым чекистом страны и его наследниками.
«И посеявший ветер пожнет бурю», – сказано в Писании. За грехи отцов расплачиваются дети. Те, кто виноват лишь в том, что носили ту же самую, такую трудную для русского уха, но такую ставшую нам привычной фамилию – Дзержинский…
БЕГСТВО НАРКОМА УСПЕНСКОГО
Еще с самого начала он понимал, что рано или поздно его возьмут; как-никак, двадцать лет прослужил в Чека, сам натаскивал молодцов.
Сколько раз невообразимо явственно представлял себе он эту картину: крепко сбитые ребята в двубортных костюмах; негромкий, но повелительный голос; скрип отъезжающего «воронка»…
Эта сцена снилась ему даже по ночам, и тогда он вскрикивал и сквозь сон слышал, как недовольно ворочается рядом Лариса.
А вот поди ж ты, когда это, наконец, произошло, – не во сне, наяву – от неожиданности он вдруг растерялся.
«Гражданин Шашковский? Иван Лаврентьевич?» и, не дожидаясь ответа: «Проедемте с нами».
Разом пересохло во рту. Словно от водки поплыла голова. Он шел по перрону в плотном кольце молодцов, своих недавних коллег, и в такт бьющейся на виске жилке стучала шальная мысль: наконец-то… Слава богу…
Не будет больше метаний по стране, случайных квартир и вечного страха. «Мучительный конец лучше бесконечного мучения», – вспомнилась почему-то фраза, так любимая Ежовым…
Совершенно секретно
Лично Начальнику 1 спецотдела НКВД СССР
капитану государственной безопасности тов. Петрову[111]
Направляется в Ваше распоряжение спецконвоем особо опасный государственный преступник Успенский Александр Иванович, разыскиваемый согласно Вашего № 26/172384 от 2 февраля 1939 г. под фамилией Шмашковского Ивана Лаврентьевича.
Приложение: ордер на арест, постановление, анкета арестованного, документы и деньги, отобранные при аресте.
Нач. 1 спецотдела УНКВД Ст. лейтенант государств. безопасности
/Подобедов/
Оперуполномоченный сержант государст. безопасности
Табарданов
Нарком внутренних дел Украины, комиссар госбезопасности 3 ранга Успенский пропал 15 ноября 1938 года. Обнаружили это не сразу. Накануне вечером он велел персональному шоферу не заезжать с утра за своей персоной. Сказал, что хочет пройтись. Однако до наркомата не дошел.
Лишь под вечер обеспокоенные подчиненные – обычно нарком в 9 уже был на месте; слишком много в тот год было дел – позвонили ему домой. Анна Васильевна, жена, ответила удивленно:
– Ушел, как обычно, с утра.
Не медля, взломали дверь в кабинет. На столе, сплошь заваленном папками, на самом видном месте лежала записка, наспех написанная карандашом на обрывке листа:
«Не могу так жить дальше. Прошу в моей смерти никого не винить. Мой труп ищите в Днепре».
Тела, конечно, не нашли. Да и потом другой водоворот затянул НКВД: в Москве сняли «железного наркома» Ежова. Пришедший на его место Лаврентий Павлович Берия, засуча гимнастерку, принялся «чистить» (любимое словечко Ежова) старую команду. Сбылось евангельское предсказание: и живые позавидуют мертвым.
Кое-кто, в самом деле, позавидовал Успенскому. Несколько страшных минут – и ты навеки свободен. Не будет ни ночных допросов с пристрастием, ни каменных карцеров, ни переломанных ребер.
«Труд делает человека свободным» – начертано было на воротах концлагерей. Неправда. Только смерть дарует людям абсолютное избавление. Ведь останься Успенский в живых, не избежать бы ему лубянских кругов ада. Личный ставленник Ежова, один из самых близких к бывшему наркому людей. Выполняя его волю, потопил Украину в крови. За полгода почистил десятки тысяч…
… Нет человека – нет проблемы. Но на всякий случай жену Успенского арестовали. Требовали признаться, что ее муж не усоп, а отсиживается где-то в схронах или вовсе сбежал за кордон. Она держалась твердо: ничего не знаю. Да и сами чекисты в счастливое исчезновение Успенского не слишком верили, спрашивали больше для порядка, по инерции. Куда, скажите на милость, ему бежать? Граница на замке, мимо Карацупы[112] с верным его Ингусом и муха не пролетит. Правда, начальник Дальневосточного УНКВД комиссар Люшков[113] умудрился-таки вырваться, махнул в Маньчжурию. Только было это еще при Ежове, да и разведка донесла быстро.
Нет, успокаивали себя в НКВД, Успенский не мог остаться незамеченным. Следы остаются всегда. Видно, и в самом деле не выдержал, струсил. Знал, что арест неминуем, вот и бросился со страха в Днепр. Не он один. Вон, брат Лазаря Моисеевича[114], первого машиниста страны, зная, что придут его брать, пустил себе пулю в лоб прямо в сортире. А Орджоникидзе[115]? А Гамарник[116]?
111
Петров Георгий Александрович (1904-1939). В органах ОГПУ с 1927 г. С 1937 г. в центральном аппарате НКВД: оперуполномоченный 4 отдела (секретно-политический) ГУГБ НКВД (1937), пом. нач. отделения 4 отдела (1937-38), зам. нач., нач. 1 спецотдела (оперучет, регистрация и статистика) НКВД СССР (1938-39). Капитан государственной безопасности.
112
Карацупа Никита Федорович (1910-1994). Легендарный пограничник, за 20 лет службы сумел задержать и уничтожить свыше 450 нарушителей границы. Герой Советского Союза, полковник.
113
Люшков Генрих Самойлович (1900-1945). В органах ЧК с 1920 г. До 1931 г. служил на Украине (последние 6 лет начальником Секретно-политического управления ГПУ республики). Затем – в аппарате ГПУ СССР: пом. начальника СПО, начальник 2-го отделения СПО ОГПУ (1931-33), зам. начальника СПО ОГПУ-ГУГБ НКВД. С 1936 г. – начальник УНКВД по АзовскоЧерноморскому краю, с 1937-м – УНКВД по Дальневосточному краю. Комиссар ГБ 3 ранга. Опасаясь ареста, 13.06.1938 бежал через границу в Маньчжурию. Сотрудничал с японской разведкой. Убит. Похоронен под именем японского военнослужащего.
114
Каганович Михаил Моисеевич (1888-1941). Большевик с 1905 г. В 1917-28 гг. на партийной и хозяйственной работе в регионах. Член коллегии Наркомата РКИ СССР (1928-30), член Президиума ВСНХ (1931-32), зам. наркома тяжелой промышленности СССР (1932-26). В 1937-39 нарком оборонной промышленности СССР, в 1939-40 нарком авиационной промышленности. В 1940 г. снят с должности, понижен до директора завода. Опасаясь ареста, застрелился.
115
Орджоникидзе Георгий (Серго) Константинович (1886-1937). Член партии с 1903 г. Участник революции 1905 г, подпольщик. В 1917 г. – член Петроградского комитета РСДРП(б), активный участник вооруженного восстания. В годы Гражданской войны – член РВС ряда армий, фронтов, председатель Северо-Кавказского ревкома, член Кавказского бюро ЦК РКП (б). С 1922 г. первый секретарь Закавказского и Северо-Кавказского крайкомов партии. В 1926-30 гг. председатель ЦКК ВКП(б) и нарком РКИ СССР, зампред СНК и СТО СССР. С 1930 г. нарком тяжелой промышленности СССР. Покончил жизнь самоубийством.
116
Гамарник Ян Борисович (1894-1937). Участник установления советской власти на Украине, председатель Киевского, Одесского губкомов КП(б)У. В дальнейшем на партийной и военной службе: 1-й секретарь ЦК КП(б) Белоруссии, нач. Политуправления РККА, зам. пред. РВС, зам. наркома обороны СССР. Опасаясь ареста, застрелился.