— Не переживайте, бобо, — сказал я ему тихо, чтоб не слышал бандит. — Все будет хорошо, вот увидите. Совсем скоро.
Но мудрый мой дед не мог поверить, что все вдруг станет на свои места. Ведь многое уже изменилось, не вернуть. Например, Адолят не оживить…
— Разве могла она повеситься, бобо? Ведь не могла, да? Вы же ее знали?
— На все воля аллаха, внучек. Ты не жди, сломай зиндан и беги куда-нибудь подальше, хоть в Сибирь… Прожил там десять лет, проживи еще двадцать. А на родной земле тебе не жизнь.
Грустно и тепло стало на душе.
— Спасибо, дедушка… за то, что хоть вы не считаете…
— Да будь ты трижды проклят людьми и богом, я бы не отступился от тебя, внучек! Ни за что… — Он сморщился, глаза набухли влагой. — Беги, аллахом заклинаю… женись… Ведь у вас, безбожников, калым не требуют? Вот и женись!
Товарищ Муминов в очередной раз вернулся со станции без ташкентцев и поэтому был сердитый. Он приказал открыть дверь камеры и остановился на пороге.
— Что тут произошло? Надырматов!
Я в двух словах сообщил ему о хазе, хмурь тотчас слетела с него. Он хлопнул меня по плечу и побежал по коридору, чиркая концом ножен по выбеленной стене.
Коротышка громыхал в ярости, и я понял: попал в точку!
Дед опять прильнул к окошку, молча смотрел на меня и вздыхал, потом изрек:
— Свечка себя сжигает, но светит другим. Ты, внучек, такая свечка.
Он опять заплакал. Старенький уже, восемьдесят весной стукнуло, вот и не может сдержаться.
— Свечка! — вдруг загрохотал Коротышка. — Ой-бой! Это неверный шакал! И подохнет, как шакал! — Он начал бить себя по лицу. — Кому отдал хурджуны! Кому! Юродивый ты! Сам мог разбогатеть! Сам мог стать падишахом!
Удивительно: Коротышка страдал. И вроде бы слезы появились. Но он быстро справился с собой.
…Товарищ Муминов вернулся усталый, еще более недовольный.
— Был тайник! Да, да! Под мазаром! И нет его. Совсем недавно перенесли… Куда, хотел бы я знать! И кто?
На Коротышку накатил нервный, кудахтающий смех.
Меня привели в кабинет товарища Муминова. Уже стемнело, и на столе сияла на редкость чистая керосиновая лампа, разгоняя темень по углам.
Товарищ Муминов сидел в своем любимом кресле, обложившись бумагами.
— Хочешь, порадую? — спросил недобрым тоном. — Слух уже гуляет, будто ты знаешь, где хаза, и морочишь всем головы. Что на это скажешь?
— Мое дело слушать, что скажете вы… — пробормотал я, удрученный и слухами, и нехорошим тоном начальства.
— Я верю крепким фактам, ты знаешь. А факты…
— Фактам? — выкрикнул я.
— Спокойно, Надырматов.
— Хорошо, я спокойно…
Я выложил все, что думаю по поводу фактов, даже самых крепких, наикрепчайших — хоть вместо спирта глуши, хоть бомбы заряжай. Вообще-то я должен был молиться на факты, должен был добывать их упорно и кропотливо, как золото и алмазы. Но я уже не раз испытал на себе несправедливость и ложность многих фактов.
— Шайтан знает, до каких вредных суеверий ты договоришься, Надырматов, если не остановить тебя, — выслушав, заключил Муминов.
— Если хотите знать, Таджи Садыкович, все суеверия опираются на крепкие факты. Со свидетелями! С печатями!
— Дурной разговор, — поморщился товарищ Муминов. — Мысли какие-нибудь есть насчет хазы?
— Нету! Мысли хорошего обхождения требуют. А вы в чем-то подозреваете меня. Сплетни какие-то глупые слушаете. И еще…
— Хватит, Надырматов. — Он пододвинул к себе листок бумаги, аккуратно обмакнул перо в чернильницу. — А теперь скажи, сколько раз ты виделся с гражданкой Курбановой Адолят?
— Все-таки допрос, Таджи Садыкович?
— Повторяю, сколько раз ты виделся с гражданкой Курбановой?
— Только раз!
Товарищ Муминов аккуратно вывел на листе: «Отв: один раз!» Я увидел, что вопросы в протоколе были записаны заранее.
— Честно, Таджи Садыкович, что вы имеете против меня?
Он пододвинул ко мне тонкую стопку исписанных листков. Это были показания Назимбая, Хамидбая, Алимбая и всех прочих «баев» из Салимова семейства. Назимбай утверждал, что застал меня в саду с Адолят, причем она была голая и плакала. Назимбай хотел позвать на помощь, но я вынул наган и стал целиться ему в лоб. А потом дал Назимбаю денег и обещал жениться на обесчещенной девушке. Хамидбай тоже показал, что я угрожал ему наганом, когда я опять пришел на свидание с Адолят.
— Отпустите меня ненадолго, Таджи Садыкович. На день. Ну, до утра.
— Не терпится дров наломать? Ты уже наломал. Сиди тихо и способствуй дознанию.
— Таджи Садыкович! Вы же меня знаете, зачем же как врага…
— Дурной разговор. — Он опять обмакнул перо в чернила, посмотрел в протокол.
— Тогда, Таджи Садыкович, отвечать на вопросы отказываюсь.
— Это почему?
— Вы вашим фактам верите больше, чем сознательным бойцам. А что такое факты? Наговоры этих «баев» — факты?
— Ты молодой еще, Надырматов, горячишься. Вроде бы умно рассуждаешь, а копнешь поглубже — бешбармак из умных слов, и только. Запомни: люди — это и есть факты, а факты — люди. Ты не уважаешь факты, и выходит — не уважаешь людей. Почему вокруг тебя всегда буча? Потому что лезешь напролом. Хочешь видеть всех людей правильными, будто они прожили пятьдесят или сто лет после пролетарской революции. А строим-то светлое будущее не с пришедшими из будущего, а все с теми же — из вчерашнего. Вот такая лекция, Надырматов.
Разговоры о моих недостатках я воспринимал болезненно, и сейчас у меня пылали уши. Покаяться бы, протянуть начальству руку дружбы… Но вот какое дело — я уже догадывался о сути моих страданий! Если бы в моей голове был не бешбармак из многих мыслей, а уютно устроилась бы лишь одна мыслишка, уже кем-то выстраданная, опробованная, заработавшая право на жизнь, то дышалось бы мне легче. Товарищ Муминов диктовал мне, какая должна быть эта мыслишка. И я, конечно, заупрямился.
— Революция — это и есть бунт против фактов! Старых, отживших свое фактов! Посмотрите, какие могучие, проверенные, неопровержимые факты были! Российская империя. Триста лет Романовым. А эти трехсотлетние? Кто такие? Самые умные, самые правильные?.. Армии у них — самые непобедимые? Народы — самые счастливые? Боги — самые вечные? А оказалось — все вранье! Как же верить этим проклятым фактам?
— Ты говоришь об исковерканных фактах. Или подтасованных. А мы ищем настоящие факты, Надырматов.
— Показания Назимбая — какие факты, по-вашему? Те самые, которые вы ищете?
— Во всем разберемся, Надырматов. Не кажется ли тебе, что мы отвлеклись? Вернемся к делу.
— А мы уже вернулись. Назимбай все врет в своих показаниях. Это значит, кто-то из его родственников замешан в смерти Адолят. Она не могла сама… не могла, Таджи Садыкович! Дайте мне пару дней, и я…
Товарищ Муминов вдруг начал рассказывать о похоронах Адолят. Хоронили ее согласно обычаю в день смерти, и только мужчины, близкие родственники.
— Они поклялись отомстить тебе, Надырматов…
— Поэтому меня бережете? — Я не сдержался, фыркнул. — А допрос — это чтоб я не скучал? Ну ладно, Таджи Садыкович. Большое спасибо вам за заботу. А теперь отпустите меня. Честное слово, вернусь.
— Хватит дурных разговоров! Отвечай: когда ты виделся в последний раз с гражданкой Курбановой?
— Вы сами убедились, Таджи Садыкович; хазу перенесли. А что было до этого?
— Что?!
— Я сидел в камере, вот что. Сидел, думал и додумался: хаза в мазаре.
— Благодарность тебе выписать? Так?
— А что было до того? Смерть Адолят. А что было до смерти? Поиски подстреленного бандита, который приходил к Коротышке. Мы не потеряли ни секунды, прочесали махаллю вдоль и поперек. Бандит не мог уйти. Он же подстреленный. Тем более что в поисках помогало население. А какое население? Родственники Салима. Если бы они наткнулись на умирающего помощника Коротышки, то как бы поступили? Сдали бы его нам? Нет, конечно. Они начали бы его раскалывать: где хаза? Ведь Салим тоже знает, что хазу перенес сообщник Коротышки, что Коротышка ради этого и сдался.