Хотя не сама ли мама строго-настрого запрещала трогать разные вещи в метро? А сегодня – на-те, пожалуйста, Машу подсаживает. Ворчала ведь: "подхватишь заразу". А теперь тереть статую – к удаче. "Подхватить заразу" не похоже на выигрыш в лотерею.
Бронзовый петух глядел с укором. Не одобрял людское суеверие.
В переходе встретили Чудо-в-перьях. Так мама и бабушка называли печальную беременную девушку, дни напролёт стоявшую у стены, опустив глаза.
"Никак не разродится бедная, уж года два," – сочувственно качала головой Ба. Мама соглашалась, а Маша тщетно пыталась выяснить, почему ребёнок до сих пор не появился. Взрослые отнекивались, Катя хохотала. Поди, разбери.
Они перебирались целую вечность на красную ветку. Ножки у Маши устали, колготы под толстыми штанами сползли, собрались неудобными складками.
– Долго ещё?
– Нет.
– А сейчас?
– Почти приехали.
– А ещё долго?
– Три станции.
– Я писать хочу.
Лоб у мамы пошёл плаксивыми морщинами.
– Потерпишь чуть-чуть?
– Немножко потерплю.
Люди стояли бесформенной очередью в ожидании электрички. Когда поезд подъехал, началась куча-мала. Кто-то толкался, кто-то давил, кто-то бубнил. Маша крепко держала маму за руку, вжавшись в поручень у двери.
На "Лубянке" народу ещё прибавилось. Мама хмурилась. Тётя с большой сумкой грубо задела её, продираясь мимо. Когда на "Чистых прудах" дядя из середины вагона вспомнил, что пора выходить, он закричал, диким кабаном пробивая себе путь на свободу. Пассажиры как могли расступились. Маша бы тоже посторонилась, если бы не твёрдые поручни. Вихрем закрутил девочку неуклюжий толчок. Вместо линолеума электрички под ногами оказался серый кафель станции. Она с трудом удержала равновесие.
Осторожно, двери закрываются.
– Мама!
Поезд медленно тронулся с места. Маша осталась на платформе одна. Мама не успела выбежать следом. Будь с ними Катя – та бы крикнула громко, звонко, чтобы их пропустили. А мама…
"Отойдите дальше от края платформы," – приказал женский голос.
Маша растерянно поплелась прочь. Мама обязательно вернётся. Когда-нибудь.
Самым разумным было бы обратиться к кому-то из взрослых. Рассказать, что она потерялась, просить помощи.
В зале станции подпирали спинами стены дяди, тёти, компания Катиных ровесников… Маша заглядывала в равнодушные лица, робея.
Девушка с яркой серьгой в носу выглядела самой безобидной. Розовая куртка, розовые волосы – чем не фея.
Почувствовав пристальное внимание, девушка сдвинула массивный наушник, подняла взгляд от телефона…
Тут Маша и обмерла. Вместо обычного человеческого взгляда на девочку смотрели бледно-голубые глаза с вертикальными кошачьими зрачками.
– Мелкая, тебе чего?
– Н-ничего.
"Не описаться бы", – испугалась Маша.
За плечом у феи виднелась смутно знакомая картинка. Когда розовая девушка ушла в сторону эскалатора за руку с парнем в чёрном балахоне, зверёк показался полностью. "Чебурашка", – вспомнилось Маше.
Мультяшка озорно подмигивал прохожим со столба.
– Девочка? Ты что здесь одна делаешь? Потерялась?
Очень худая тётя, похожая на тоненькую стрекозу, подошла сзади. По красной пилотке Маша узнала работницу метро.
– Потерялась…
– Пойдём. Разыщем твоих родителей. Меня зовут тётя Женя.
Рука у тёти оказалась прохладной, а идти – не далеко. Тёть Женя отворила неприметную дверку в конце платформы ключом – специально для Маши. Девочка даже немножко возгордилась.
Внутри сидела за камерами слежения другая тётя: полноватая и румяная. Тёть Марина.
– Ну проходи, проходи. Чаю с баранками хочешь?
– Тётеньки, я писать хочу.
Справив важную нужду, Маша повеселела. К чаю в волшебной каморке нашлись не только баранки, но и конфеты. Рассказ о своей жизни девочка завела долгий. И про маму, которую на работе задерживают, и про папу, который в другом городе поселился, и про сестрёнку Катю, конечно. Ей 15, уже большая. Болеет только сильно, вот Маша с мамой и спешила.
– А чем болеет-то? – сочувственно качая головой спросила тёть Марина.
– Чего-то там… -иния, – Маша точно не помнила диагноз.
– Шизофрения, – упавшим голосом подсказала тёть Женя.
– Ага, – легко согласилась Маша.
Работницы метрополитена озабоченно переглянулись.
"Бум-бум", – раздался глухой стук в дверь. На пороге стояла мама. Без шапки и в слезах.
– Маша! Машенька!
Девочка радостно взвизгнула, повисла у мамы на шее.
– Извините! Спасибо вам! – мама совсем осипла, еле шептала.
– Внимательнее, мамочка, надо быть, – пожурила её тёть Женя для проформы.