Как и в первом романе, психопатия злодеев облегчает задачу романисту. Ему не нужно придумывать убедительные мотивировки. Не надо строить версии на тему «Cui prodest?». Преступники будут совершать злодеяния в силу особого завихрения в мозгах, логике не поддающегося. А раз так, то классический сыск ни к чему. Доктор психологии имеет право забить на психологию и в финале тривиально взяться за пистолет. Правда, надо еще найти цели. Но они-то вовремя окажутся под рукой – в силу двух важных обстоятельств.
Дело в том, что маньяки у Джеймса Паттерсона почему-то сами слетаются к Кроссу, словно пчелы на мед. Кроме того, сюжеты всех десяти романов о Кроссе построены так, что ближайшими пособниками злодеев оказываются люди, работающие с Алексом рука об руку.
Будь герой чуть потолковее, он мог бы, конечно, начиная уже со второго романа, не метаться бестолково по всему миру, а сразу заковывать в наручники и допрашивать с пристрастием того, кто рядом. Но добрый доктор К., само собой, отправляется за семь верст киселя хлебать и возвращается к своему ближнему страниц через триста, ближе к развязке – когда число трупов зашкаливает и все прогрессивное человечество взывает к Кроссу: «Помоги!».
Помощь Кросса нередко сомнительна. Но при этом он ухитряется не потерять репутацию даже в случаях позорнейшего фиаско. Например, в третьей книге о Кроссе, «Джек и Джилл» (Jack and Jill), сыщик расследует деятельность серийного детоубийцы и одновременно пытается вычислить заговорщиков (один из них, само собой, маньяк), которые готовят покушение на президента США.
Охотника за детьми в книге ловят так мучительно долго, что паршивец к финалу успевает заметно проредить юное население США. Но если вы понадеялись, что в финале хотя бы американский президент будет спасен, то нет же! Его таки убьют, а Алекс разведет руками: мол, извиняйте, граждане, накладочка вышла, не доглядел.
Казалось бы, теперь героя можно отправлять в отставку. Однако Паттерсон не из тех, кто своими руками режет дойных коров. Схема обкатана, сыщик политкорректен, а мировой ресурс психопатов – в отличие от запасов нефти и газа – стабильно возобновляется.
В следующих романах все останется по-прежнему: и маньяки вновь станут ходить парами, и будет предатель прятаться за спиной. В книге «Кошки-мышки» (Cat & Mouse) вторично явится паук Сонеджи, а в пандан к старому недругу возникнет новый, «мистер Смит», убивающий людей по схеме, – чтобы инициалы жертв составили текст письма к Кроссу. Надо ли упоминать, что маньяк допишет свой кровавый мессидж почти до конца, а Кросса озарит лишь на последней букве, когда псих самоликвидируется? (Видимо, романист не раз и не без пользы пересматривал фильм «Семь».)
Однообразие и монотонность – фирменный стиль всего паттерсоновского цикла. Психопаты с особым цинизмом станут грабить банки (роман «Розы красные» – Roses Are Red), пить кровь простых американцев (роман «Фиалки синие» – Violets Are Blue), прятаться во тьме (роман «Прыжок Ласки» – Pop Goes the Weasel) и проч., и проч. Всякий раз Кросс будет магнитом притягивать маньяков, и каждый раз наш герой (в отличие от других, менее удачливых персонажей) спасется от неизбежной и мучительной смерти.
В «Лондонских мостах» – десятом по счету романе о добром докторе – возникла, наконец, надежда, что Паттерсон его ухлопает. Да, серийный убийца Проныра не слишком крут. Зато второй маньяк в паре, русский мафиози Волк (связанный с «Аль-Каидой», ЦРУ и чуть ли не с самим Фредди Крюгером), до неприличия всемогущ. Лидеры мировых держав стоят перед Волком на полусогнутых и выплачивают ему отступные. «Ты единственный, кто способен подобрать к нему ключик», – плачется директор ФБР в жилетку Кроссу, отправляя того на подвиг. Увы, Алекс не способен даже подобрать ключик от наручников, которыми злодей приковывает героя к чемоданчику с ядерной бомбой. Но зато и бомба не взрывается...
В общем, показательная бездарность и удивительная живучесть доктора Алекса Кросса не может не насторожить самого доверчивого читателя. После десятой книги многим, наверное, должна прийти в голову простая мысль: должно быть, главный герой и есть самый главный в мире законспирированный маньяк. Все улики против него видны невооруженным глазом. Но где, помилуйте, взять толкового персонажа, который сумел бы объяснить американскому романисту эту очевидную истину?
2006
II
За пазухой вечности
Дума о динозаврах
Michael Crichton и Михаил Булгаков
Cтранно, что этого не заметили раньше: ведь о склонности Майкла Крайтона к ремейку было известно еще с 1979 года, когда тот (в качестве кинорежиссера) снял «Большое ограбление поезда» – очевидную вариацию на тему одноименной классической ленты Эдвина Портера. Правда, Крайтон покусился на американскую киноклассику на изрядном расстоянии от Америки, в Великобритании. И пока лента пересекала Атлантику, потенциальное возмущение обиженных за Портера если и было, то стихло.
Подобный же метод географической отстраненности от первоисточника был использован Майклом Крайтоном совсем недавно, когда тот замахнулся уже на русскую классику. Имею в виду роман «Парк юрского периода» – бесспорный ремейк повести Михаила Булгакова «Роковые яйца». Фокус Крайтона не был замечен в США, но стоило издательству «Вагриус» выпустить перевод романа, как все встало на свои места. Работа, разумеется, сделана профессионально. Как и в случае с Портером, Крайтон сумел превратить небольшое по объему произведение-матрицу в нечто крупномасштабное («Парк» оказался больше повести М. Булгакова в девять раз), мастерски используя в качестве наполнителя целый ряд атрибутов из арсенала сайенс-фикшн. Опубликованная в «Сегодня» подробная рецензия на роман М. Крайтона избавляет автора этих строк от обязанности досконально пересказывать фабулу и знакомить читателя с героями. Отметим лишь ряд любопытных обстоятельств, касающихся метаморфоз булгаковского текста.
Прежде всего, Крайтону пришлось немало поработать с персонажами. Понятны причины, по которым совслужащий Александр Семенович Рокк стал миллионером-авантюристом Хэммондом: совслужащие за океаном – явление столь экзотическое, а авантюрные толстосумы – столь типичное, что перекладывать общеизвестные грехи последних на плечи первых было бы просто глупо. Кроме того, музыкальные пристрастия романиста привели к замене вызывающей фамилии Rock на сугубо нейтральную. Сходными причинами объясняется и переименование профессора Персикова – в ином случае факт нахождения на территории Коста-Рики героя с такой фамилией потребовал бы дополнительной сюжетной мотивации (правда, Крайтон все-таки не удержался и назвал своего профессора Генри Ву – камешек в огород киноконкурента Джона Ву!). Не менее элегантно автор «Парка» решил проблему положительных героев, у Булгакова отсутствующих вовсе. По законам жанра Михаил Афанасьевич должен был сделать героем-избавителем кого-нибудь из гепеушников (Щукина или Полайтиса), первыми оказавших сопротивление прожорливым тварям. Но поскольку «Роковые яйца» написаны в начале 20-х, до появления произведений Л. Овалова, Л. Шейнина, Ю. Семенова и др., Булгаков просто не догадался, что положительными героями могут быть рыцари с Лубянки, а потому позволил обоим гепеушникам пасть смертью храбрых задолго до финала. Майкл Крайтон не имел право на подобное расточительство кадров и сохранил жизнь своему Алану Гранту. Другое дело, что писатель отказался от соблазнительного намерения определить Гранта хотя бы в ФБР и сделал его, в конце концов, мирным палеонтологом. Ибо чрезмерные познания в динозавроведении казались бы подозрительными для рядового (или даже нерядового) сотрудника Бюро. Обширная палеонтологическая эрудиция героя вызвала к жизни еще двух персонажей, которых не было у Булгакова, – малолетних детей, вынужденных на протяжении нескольких сот страниц выслушивать полезные лекции о жизни рептилий.
Особого разговора требует и вопрос о трансформациях облика чудовищ. А именно – о замене гигантских змей, крокодилов, страусов и т. п. (у Булгакова) допотопными динозаврами (у Крайтона). Рецензенты уже отмечали гуманность и заботу, с которыми Майкл Крайтон обращается с читателями. Заведомо предполагая, что среди них непременно найдутся бывшие участники войны во Вьетнаме или молодые ветераны памятной операции «Буря в пустыне», Крайтон сознательно отказался даже от упоминания представителей фауны, соотнесенных с тем или иным климатическим поясом и способных вызвать малоприятные ассоциации. Внепространственные твари из прошлого подходили лучше всего.