В душе я проторчал долго. Погадил и побрился, принял хороший горячий душ. А когда вышел – вот она, сидит за столом-каталкой, на каких привозят заказы, и ест жареного цыпленка. Ни меня дождаться, ни «буууу» сказать. Такая она и была. Все, что о ней можно сказать. Но тут я узнал кое-что еще. Я посмотрел на клетку с птицами, и все они были мертвы. Я спросил: «Что случилось с голубями?», и она в ответ: «Они мне надоели».
Я подошел посмотреть – у них у всех были свернуты шеи.
– Но зачем? – спросил Марвин.
Старик наклонился, приложился к пиву, и заговорил не сразу:
– Не знаю, парень. Прямо тогда мне надо было побросать все свое барахло в сумку и дергать к чертовой матери оттуда. Но я этого не сделал. Это как то, что я тебе рассказал про стояние на рельсах. О Боже, парень! Ты бы ее видел. Никогда ничего подобного не было, и я просто не мог ее оставить. Это как поймать самую красивую рыбу в мире, а кто-то тебе говорит: «Отпусти», а ты думаешь только о том, как ты эту штуку поджаришь и уложишь на блюдо с рисом. Только на самом деле все это не так. Трудно найти подходящие слова. А потом, как я уже говорил, она ушла с Хесусом, и каждый день мое сердце сгорало по ней. Умом я понимал, что мне повезло, что я от нее избавился, но сердце отказывалось слушать. Я даже не виню Хесуса за то, что он сделал. Как он мог не хотеть ее? Она принадлежала любому, кто мог вдавить противника в мат. Я и он, мы больше никогда ни с кем не дрались, только друг с другом. Каждые пять лет. Если я выиграю, то получу ее назад. Я знаю это. Он знает это. И Фелина знает. Он выигрывает, она остается с ним. До сих пор она с ним. Это лучшее, что ему досталось. Мне надо бы забыть про все это, парень, но я не могу.
– Она действительно настолько околдовывает?
– Она околдовывает круче любой ведьмы. Она как красное яблоко с червяком внутри. С тех пор как эта женщина связалась с Хесусом, он бросил жену, двое его детей погибли в пожаре, пока его не было, а Фелина родила двух детей, и оба умерли в течение недели. Время от времени такие вещи случаются. Он оставил ее при себе, потому что у нее власть, парень. Она может держать тебя у своего бедра, она неотвязна, как рак печени. От этой суки уйти невозможно. Она дает тебе уйти – и ты все равно жаждешь ее, как пьяница стопку.
– То, как вы рассказали о пожаре и детях Хесуса, двух младенцах, которые умерли… Это звучало как…
– Так, словно я не верю, что пожар был случайным? Что дети умерли естественным образом? Да, парень. Я думал об этой клетке с голубями. Я думал о том, как она подрезала мне волосы, и о том, что с ней всегда была маленькая коробочка, которую она держала в сумке. Я видел, как она завязывала волосы узелками и сделала пару ершиков для чистки трубки. О, черт. Мне начинает казаться, что я чокнулся.
Марвин помотал головой:
– Нет. Нет, я так не думаю.
– Ну, тогда ладно. Должно быть, она действительно напустила на меня порчу. Я где-то читал, что люди, знающие заговоры, могут взять прядь твоих волос, использовать их при заговоре и этим могут привязать тебя. Я об этом читал.
– Мало ли кто что напишет, – сказал Марвин.
– Я знаю, парень. Я знаю, как это все звучит. И днем я думаю, что такие мысли – чушь собачья, но наступает ночь или раннее утро, когда свет только-только начинает пробиваться, и я во все это верю. Думаю, я всегда верил в это. Я думаю, она меня околдовала. Ничем больше не объяснить, почему я хочу эту лживую, коварную убийцу детей и голубей, поджигательницу, сучку вернуть назад, так ведь?
– Нет, сэр, – сказал Марвин и спустя секунду добавил: – Она ведь уже довольно стара, не так ли?
– Конечно, стара. Ты думаешь, время стоит на месте? Она уже не та, что прежде. Но и я тоже. И Хесус. Но вот мы с ним, он и я, и только одному из нас достается эта женщина, и до сих пор она всегда доставалась ему. Все, что я хочу, – это вернуть ее, быстро умереть и быть похороненным по-гречески. Так я получу приз, но не буду к нему привязан.
– А что такое похороны по-гречески?
– Так хоронили героев вроде Геркулеса. Когда герой умирал, его клали на груду поленьев и прочего и сжигали тело, позволяя дыму подниматься к небесам. Куда лучше, чем быть закопанным в землю или поджареным в какой-то печи, когда твой прах потом соскребают в мешочек. Или провести свои последние дни с этой женщиной, хотя именно это я и пытаюсь сделать.