- Вижу моё платье вам понравилось, - рассмеялась Эмма, дивясь моему превращению в истукана.
- Оно восхитительно! - с трудом выговорил я.
Подобные ощущения были совершенно новы для меня, и само прикосновение с чему-то неведомому, и глубина тех бездн, в которые то и дело нерадивым альпинистом срывалось моё сознание, пугали и в то же время восхищали. Казалось, что моё естество поочерёдно то возносится всё выше и выше, стремясь за облака, то низвергается обратно, едва становилось возможным дотронуться до самих звёзд.
Из-за того, что мне приходилось бороться с головокружением, я не помнил, как мы вышли на улицу, как сели в машину. "Открыл ли я ей дверь?", - будильником прозвенело в моей голове через несколько минут и, наконец, отрезвлённый вождением, я полностью очнулся. Автомобиль неторопливо поднимался по знакомому Saint-Michel. Глаза, вновь обретя крылья зрения, жадно бросились в сторону пассажирского трона: "здесь ли она?". Закутавшись в негу молчания, исполненная грации Эмма мечтательно глядела на изумрудные деревья, обнимающие бульвар с двух сторон. "Каково это? оказаться на балу", - казалось спрашивала она их. Если при встрече мне удалось уловить лишь гармонию красоты в образе моей спутницы, то сейчас я был в состоянии разглядеть детали. Ловко собранные косы короновали кокетливую головку, диадема сияющим тонким месяцем украшала ночь волос. Серебряные серьги и колье были неброскими и превосходно оттеняли кожу. Притягательно прозрачный шифон игриво накрывал надплечья и плавно переходил в усеянный блёстками corset. Шёлковая юбка платья, словно река за лёгким туманом, прятала своё сияние за слоем газа, расшитого редкими бисерными узорчиками.
- Ты удивительна! - невольно вырвалось у меня. - Была бы Золушка поразборчивее, она непременно выбрала бы шоколадное платье!
- Много ты понимаешь в нарядах! - поддразнила меня Эмма, развеселившись.
Оставив машину в квартале от "Интерконтиненталя", мы пешком направились навстречу торжеству. Эмма держала меня под руку - волнение слегка путало её шаги. Со стороны могло показаться, что на каблуках она была почти одного со мной роста, однако, куда бы мы с ней не шли, я всегда чувствовал себя исполином, великаном, колоссом: облака гордости то и дело касались моих глаз. Каждый шаг этого хрупкого создания эхом отдавался в моей груди, каждый взмах крылатых ресниц будоражил сознание. Почему с другими я не ощущал ничего подобного?
Наконец мы добрались до именитого отеля и, недолго думая, вошли внутрь. Глубокие бордовый и зелёный, светло-бежевый и коричневый украшали интерьер холла. Разношёрстная публика оживлённо гудела, стеклянный потолок над ней остриём пирамиды стремился в небо. Не желая пропустить выход дебютантов, мы сразу же направились в главный бальный зал и заняли там отличное место. Опираясь на кусочки неба - слуховые окна, огромное солнце лучилось на потолке, золотя интерьер, а из его центра спускалась новая звезда - сказочная хрустальная люстра. Полуколонны, растущие в два яруса, несли факелы светильников и перемежали арки то сверкающих зеркал и распахнутых дверей на первом ярусе, то широких окон на втором, где помимо прочего на парапетах французских балкончиков, украшавших все окна, стояли счастливые статуи молочного мрамора. Едва наши глаза успели налюбоваться грандиозным убранством просторного зала, заметить orchestre, уютно устроившийся у большого камина в центре противоположной от нас округлой стены, как был объявлен полонез дебютантов, и распахнулись боковые двери.
Оркестр усердно украшал великолепной музыкой сердца собравшихся. Эмма залюбовалась синхронностью чёрно-белых движений, а я невольно стал восхищался ей, потеряв на время всякий интерес к хореографии. Впрочем, вскоре мысли и чувства разогнали в ней всякое внимание:
- Джозеф, - обратилась она ко мне, - я придумала знаки!
- Какие знаки? - ответила ей недоумевающая улыбка.
- Давай, если к нам подойдёт кавалер, - зашептала Эмма, - и попросит позволения пригласить меня...
- Эмма! - добродушно пожал я нежную длань.
- Нет-нет, я серьёзно! Ведь даме не с руки грубо отказывать.
Тогда я дипломатично согласился и выслушал дурацкую идею, которая, впрочем, показалась мне довольно милой, однако не стал утруждать себя запоминанием, не желая лишаться возможности решать.
Вскоре чёрно-белый вальс, дождавшись известного приглашения, стал раскрашиваться и разрушаться колоритными гостями - всех одолело желание танцевать. Несмотря на то, что на переполненном паркете едва удавалось кружиться, счастье искрилось в глазах Эммы. Первый танец на первом в жизни настоящем балу как много он значит для девичьего сердца! Многолюдность на таком торжестве лишь вносит небывалое оживление и завораживает сменой радостных лиц вокруг, создавая непередаваемую атмосферу. Даже неумелые пары, которые несмотря на все мои попытки уберечь Эмму, так или иначе порой налетавшие на нас, веселили мою партнёршу.
Наконец, восхитительно прожив ещё пару танцев, мы отправились разыскать наши места за столиками.
Есть такой период на балах, когда самые что ни на есть хорошие знакомые, завидев друг друга издалека, здороваются чуть заметным кивком, откладывая сближение: одни спешат на паркет, другие к столикам, третьи, забыв себя, кого-то разыскивают. Такой кивок похож на незаметный жест шпиона, на предупреждающий оскал собаки - время не пришло, кажется, что одни не успели отдохнуть, а другие устать. Да, пролетят стаи минут, и самые отдалённые знакомые, начнут кланяться более выразительно, подходить, похлопывать друг друга плечу, удивляться: "Ба! Кого я вижу?", но через время, когда сам бал решит перевести дыхание. Таким образом, избегая знакомых, мы пробрались в соседний зал отеля, где под расписным потолком были расставлены белоснежные столики с серебристыми сверкающим приборами, изысканным фарфором, цветами и зажжёнными свечами. Мне не хотелось изолировать Эмму от общества, поэтому заранее мной были выбраны места за столиками для нескольких персон. Нашими соседями оказались довольно приятные люди (в основном в возрасте), каждый из которых улыбкой, взглядом или словом восхитился нарядом моей спутницы, а то и позавидовал её вкусу.
Едва мы познакомились с сотрапезниками, только-только притронулись к еде и вину, как желание танцевать вновь овладело Эммой. Однако, возвращение на паркет оказалось сродни преодолению течения: многочисленные знакомые то и дело останавливали нас. Сначала и мне и Эмме было приятно, когда я её кому-нибудь представлял, и мы обменивались с собеседниками парой каких-нибудь замечаний, восторгов или вопросов, но после пары-тройки таких остановок на пути к музыке, она заскучала. На время пришлось снова манкировать знакомых.
Было нехорошо открыто всех избегать; цель, восстановить своё имя, так или иначе, трафаретом определяла размах моих действий, и выход за его рамки был хорошо ощутим. К тому же на балу были не только видные и влиятельные люди, но и организаторы танцевальных мероприятий, журналисты. Таким образом, когда пролетело несколько танцев, и мы с Эммой вышли с паркета, я решил разнообразить процесс приветствий со знакомыми, разнообразить так, чтобы он стал интересней в её глазах. Но она неожиданно оставила меня, сказав, что ей нужно отыскать подруг. Казалось, что это сыграет мне на руку, - "как раз восстановлю нужные связи, и, может быть, найду время для друзей", - мелькнуло в голове. Однако довольно скоро я заметил, что общение с нужными знакомыми без Эммы идёт труднее, мы поменялись ролями, и теперь они избегали меня! Неужели это в силу недавних обид? Меня жестоко игнорировали, а если и удавалось стащить яблоко внимания из сада времени какого-нибудь зазевавшегося субъекта, не успевшего спрятаться в раковину причин, то рассеянность и односложность смотрели из глаз беседы. Чтобы не портить себе настроение я отыскал друзей, решив позже вновь попытать счастья уже с Эммой: "Неужели всё дело в ней?"