Выбрать главу
Как жалок он в беспомощной тревоге! Как он бежит, зигзагами кружа! Терновник злой до крови ранит ноги. Чуть шорох, тень — и замер он, дрожа. Беду сдавить тот может, кто несчастен, Но раздавить совсем никто не властен.
Лежи спокойно, слушай продолженье И не борись. Теперь тебе не встать. Чтоб отвратить от вепря, поученье — Хоть не к лицу мне, — я должна читать, И так и сяк сравненья подбирая: В любви печаль угадана любая.
Ах да! На чем же я остановилась?" — "Не все ль равно… Пусти, и вот весь сказ, Минула ночь". — "Так что же?" — "Все затмилось; Меня друзья ждут дома. Поздний час. Я упаду". Она в ответ: "Напрасно: Любовь во тьме все видит очень ясно.
А упадешь — земля, влюбившись, значит, Твой поцелуй старается украсть. Сокровище и честных озадачит И к воровству у них пробудит страсть. И в облаках Дианы лик волнуем: Ну, как обет нарушит поцелуем?
Причину тьмы луна мне объяснила: То Цинтия стыдится за мечты. Предательство природа совершила, Украв с небес все формы красоты; В них отлила тебя она беспечно, Чтоб затмевать луну и солнце вечно.
И даже Парки получили взятки, Чтобы природы труд затормозить, Чтоб красоту смешать и недостатки, Уродством совершенство исказить, И красоту подвергнуть злобной власти Безумия и гибельной напасти.
Горячка, немочь, злые лихорадки, Слепое помешательство, чума, Болезнь в костях, чьи злобные припадки Бунтуют кровь, а мозг скрывает тьма, Пресыщенность, отчаянье, печали За образ твой природе "смерть" сказали.
Из недугов малейший побеждает В борении минутном красоту, Благоуханье, краски прелесть ту, Которая и чуждый взор ласкает. Лишь заблестит горячий луч победно, Она растает быстро и бесследно.
Назло бесплодной девственности, бледным Весталкам, чуждым страсти огневой, Монахиням себялюбивым — вредным, Желающим уменьшить род людской, Будь светочем, расходующим масло, Чтоб в сумраке лампада не погасла.
Что это тело? Жадная могила, Потомство хоронящая в себе. Его судьба на жизнь благословила, А ты идешь наперекор судьбе. Мир презирать тебя за это вправе: Твое упорство — гибель светлой славе.
В самом себе погибнешь ты бесцельно: Несчастье злей, чем братская война. Страшней самоубийства беспредельно Детоубийства мрачная вина. Ест ржавчина сокровище бесплодно, А золото в ходу растет свободно".
Но Адонис в ответ: "С напрасным жаром Ты воскресила прежний разговор. Свой поцелуй я, видно, отдал даром. Теченью ты идешь наперекор. Клянусь я тьмой, кормилицей порока, Возненавижу я тебя глубоко!
Имей ты двадцать тысяч языков, Один красноречивее другого, Хотя б нежней сирены пело слово — Мне все равно, я глух для этих слов. На страже уха сердце крепче стали, Чтоб лживые слова не обольщали,
Чтоб в тайники души моей кристальной Пленительный напев их не проник, Чтоб не погибло сердце в тот же миг, Утративши покой, в опочивальне. Нет-нет, царица, сердце спит глубоко Здоровым сном, покуда одиноко.
Все, что сказала ты, опровержимо. Проторена к опасности тропа. Я не любовь кляну неумолимо, А то, что так любовь твоя слепа. "Все для потомства". Это ль оправданье! Рассудок — сводня, похоть — приказанье.
Лишь сладострастье потное явилось, Любовь с земли исчезла с этих пор. Под обликом любви оно сокрылось И красоту пятнает, как позор. О, злой тиран! Она все губит в неге, Как гусеница свежие побеги.
Как солнце за дождем — любовь желанна, Но сладострастье после солнца — мгла. Весна любви всегда благоуханна, А сладострастье — холод в дни тепла. Любовь неутомима и правдива, А то — грешно, прожорливо и лживо.
Еще б я мог прибавить, да не смею: Оратор зелен, проповедь ветха. С моим стыдом, с досадою моею Я ухожу подальше от греха. От слов твоих, исполненных разврата, Так и пылают уши виновато".