Поэмы

Припомните, как рыцарь Дон Кихот
Со встречным бардом разговор ведет
(Сейчас бы разве только Деннис мог
Вести такой серьезный диалог);
Их вывод — олух тот и пустозвон,
Кому сам Аристотель не закон.
Был счастлив бард: на знатока напал;
И рыцарю он пьесу передал,
Дабы единства, образы, сюжет[50] —
Все просмотрев, тот дельный дал совет.
Все было так, как требовал канон,
Был только бой из пьесы исключен.
"Нет боя?!" — рыцарь в ярости вопит;
— Его не допустил бы Стагирит.
"О небо! Кони, рыцари нужны,
И бой они изобразить должны".
— Но где подмостки, чтоб вместили рать?
"Постройте; в поле можете играть".

Когда придирчив критик, а не строг,
Весьма пытлив, однако не глубок
И более капризен, чем умен, —
Довольно бестолково судит он;
И главное в искусстве проглядит
Из-за того, что слишком мелочит.

Прельстителен для критиков иных
Замысловатый и мишурный стих;
Поэт — по их понятьям — это тот,
Кто ослепляет множеством острот.
Плохой художник, пишущий портрет,
Орудует совсем как сей поэт;
Не зная, как натуру передать,
Он златом, перлом тщится прикрывать
Все прелести нагого естества,
Скрывая недостаток мастерства.
Природе истинный талант найдет
Наряд такой, который ей идет,
И то, о чем лишь думает другой,
В творенье воплотит своей рукой;
Тот образ покоряет сразу нас,
Что представляет правду без прикрас.
Как делает огни заметней тьма,
Так скромность оттеняет блеск ума.
Обилье крови гибельно для тел,
И остроумью тоже есть предел.

Иному дела нет до смысла книг,
Такого восхищает лишь язык;
Расхваливает книжки этот фат,
Как дамы кавалеров, — за наряд;
Он упоен: о, как роскошна речь!
А остальным способен пренебречь.
Слова как листья; где обилье слов,
Там зрелых мыслей не найдешь плодов.
Витийство, будто преломленный свет,
Все в радужный окрашивает цвет;
Все в равной мере ярко, все горит,
А лик Природы совершенно скрыт.
Но верный слог, как солнца ясный свет,
Сумеет просветлить любой предмет,
Отделать и позолотить его,
Не исказив при этом ничего.
Слова — лишь платье мысли; право, ей
Тем более подходят, чем скромней.
Как царский пурпур не к лицу шуту,
Так слог не скроет мысли пустоту;
И как имеешь много платьев ты:
Для дома, бала, верховой езды,
Так стили различаются, затем
Что нужен разный стиль для разных тем.
Дабы лавровый заслужить венок,
Иные воскрешают древний слог;
Старинный слог, а смысл по сути нов —
Что толку от подобных пустяков?
Лишь неуча он удивить бы мог,
И только усмехается знаток.
Мечтая, как Фунгосо, лишь о том,[51]
Чтоб только не ударить в грязь лицом,
Тем хвастаются щеголи пера,
Что дворянин носил еще вчера.
Тот глуп, кто лучше дела не нашел,
Чем наряжаться в дедовский камзол.
Для слов ли, мод ли — правило одно:
Старье или новинка — все чудно;
Новинки восхвалять остерегись,
А за старье подавно не держись.

Но чаще песни хвалят иль хулят
За строй созвучий, музыкальный лад;
Дарует Муза тысячу красот,
А слышат только, как она поет;
И как иные, приходя в собор,
Не Слову внемлют, слушают лишь хор,
Так дурачки стремятся на Парнас,
Чтоб там ласкал их слух прекрасный глас.
Иной настолько педантично строг,
Что требует лишь равносложных строк,
Хотя известно: зачастую глух
К открытым гласным наш английский слух;[52]
Не велика и помощь слов вставных;
Затертые слова вползают в стих,
Уныл их монотонный перезвон,
И строй привычных рифм рождает он;
Слова "Зефир прохладою дышал"
Родят строку "он листьями шуршал",
А если "заиграл, журча, ручей",
Наверняка последует "Морфей".
Так за куплетом тянется куплет,
Поется песня, в коей мысли нет,
Свой долгий слог влачит едва-едва
Александрийская нескладная строфа.
Пусть, если хочет, носится такой
С размеренной и вялою строкой;
Но ты цени те песни высоко,
Что раздаются звонко и легко:
И Денема раскаты слышны в них,
И сладостный уоллеровский стих.
Изящный слог и меткие слова
Не плод удачи — дело мастерства,
В движеньях тоже грациозен тот,
Кто знает менуэт или гавот.
Но важен для стиха не только слог,
Звук должен быть созвучен смыслу строк:
Струя ручья прозрачна и тиха —
Спокойно и течение стиха;
Вздымаясь, волны бьют о берега —
Взревет и стих, как бурная река;
Аякс изнемогает под скалой[53] —
Слова с трудом ворочают строкой;
Летит Камилла вдоль полей и нив[54] —
И зазвучал уже другой мотив.
Какая в песнях Тимофея власть:
То разжигает, то смиряет страсть!
И сын Амона чувствует в крови[55]
То славы пыл, то сладкий зов любви;
То яростью горят его глаза,
То затуманит зрение слеза.
И перс, и грек, и властелин племен —
Всяк дивной силой музыки пленен!
Как прежде потрясал всех Тимофей,
Так ныне Драйден жжет сердца людей.

50

Дабы единства, образы, сюжет... — Имеется в виду классицистское требование единства времени, места и действия.

51

Мечтая, как Фунгосо, лишь о том... — Упоминается персонаж пьесы "Всяк без своих причуд" английского драматурга Бена Джонсона (1573-1637). Фунгосо, чтобы походить на придворного, постоянно тратился на богатые одежды, но никогда не поспевал за быстро меняющимися модами.

52

Хотя известно: зачастую глух // К открытым гласным наш английский слух... — Поуп указывает на неприемлемость для фонетического строя английского языка, имеющего много слов, оканчивающихся непроизносимыми гласными, системы силлабического стихосложения.

53

Аякс изнемогает под скалой... — Согласно мифу, Посейдон обрушил в море скалу, на которой древнегреческий герой Малый Аякс спасался после кораблекрушения.

54

Летит Камилла вдоль полей и нив... — Образ девы-воительницы Камиллы взят из "Энеиды" Вергилия (VII, 803-817).

55

Какая в песнях Тимофея власть: // То разжигает, то смиряет страсть! // И сын Амона чувствует в крови... — Когда Александр Македонский посетил храм древнеегипетского бога Амона, жрецы провозгласили его сыном этого божества. Строки о воздействии на Александра Македонского его любимого музыканта Тимофея написаны под влиянием оды Драйдена "Пир Александра, или Сила музыки" (1697).