Восславь же первым славные дела;
Нужна ли тех, кто медлит, похвала?
Стихи живут недолго в наши дни,
Пусть будут своевременны они.
Тем лучшим временам пришел конец,
Когда века переживал мудрец;
Посмертной славы нет, увы, давно,
Лет шестьдесят — вот все, что нам дано;
Язык отцов для нас уж устарел,
И Драйдена ждет Чосера удел.[59]
Так, если мысль у мастера ясна
И кисть его искусна и точна —
Прекрасный новый мир творят мазки,
И ждет Природа лишь его руки;
Передает все краски сочный цвет
И мягко сочетает тень и свет;
Когда же образ, сотворенный им,
Пред взорами предстал совсем живым
Подводят краски, их недолог век,
И нет шедевра — выцвел и поблек!
Но зависть побороть не в силах тот,
Кто больше обещает, чем дает.
Бахвалится юнец своим умом —
А где его тщеславие потом?
Так радостно раскрывшийся бутон
На смерть весною ранней обречен.
В чем состоит злосчастного вина?
Бедняга, как неверная жена,
Тревогой платит за восторг стократ,
Чем больше даст, тем большего хотят;
Он всем не в состоянье угодить,
Иным же только может досадить;
И честь свою ему не отстоять;
Невеж способен он лишь испугать,
Кто ж поумнее, те его бегут,
Его честит дурак и губит плут.
Невежество всегда являлось злом,
Как бы не стало знание врагом!
Встарь награждался лучший изо всех,
Тех славили, кто с ним делил успех;
Хоть получал триумф лишь генерал,
Но он солдат венками поощрял.
А ныне кто Парнас ни покорит,
Столкнуть с него другого норовит;
Признанья жаждут множество писак,
Казаться хочет умником дурак;
И с грустью вижу я, глядя вокруг:
Плохой поэт всегда неважный друг.
Как низко смертных заставляет пасть,
Как мучает святая к славе страсть!
Так жаждать славы! В кой же это век
Был так унижен словом человек?
А надо ум с добром бы совмещать,
Грешить как люди и как Бог прощать.
Но даже дух возвышенный порой
Снедаем недовольством и хандрой;
Так пусть же гнев он изольет на зло,
Что вред неизмеримый принесло,
Хоть и опасно делать это в век,
Когда за смелость платит человек.
Нельзя простить бесстыдство никому —
Ни дурню, ни блестящему уму;
Не может циник вдохновенным быть,
Как неспособен евнух полюбить.
В дни праздности, богатства и утех
Сорняк произрастает без помех:
Король в одной любви преуспевал,[60]
Страной не правил и не воевал;
Писали фарсы пэры, между тем
Их содержанки заправляли всем;
У остряка был даже пенсион,
А юный лорд куда как был умен;
Когда же двор комедию смотрел,
Как трепетал прекрасный пол, как млел!
И, право, маски не было такой,
Дабы ушла нетронутой домой;
И скромный веер больше никогда
Уж не скрывал девичьего стыда.
Нам принесла потом чужая власть
Социнианства мерзкую напасть;[61]
Пришел безбожных пасторов черед,
Желающих исправить свой народ
И лучший путь к спасенью преподать;
Свои права отныне обсуждать
Всяк подданный небес свободно мог,
Чтоб самодержцем не казался Бог.
Но мог ли быть от проповедей прок,
Когда плоды их пожинал порок?
Подумать только, что вещали нам
Титаны мысли, вызов небесам
Так оголтело смевшие бросать!
И богохульством полнилась печать.
Ведите с ними, критики, бои!
Мечите стрелы, молнии свои!
Нельзя вину тех извергов прощать,
Кто любит непристойностью прельщать;
Тот всюду зрит разврат, кто в нем погряз,
Как желтым видит все желтушный глаз.