Выбрать главу

прислушиваясь к выкрикам из пекла!

Пока не замело следы их на крыльце

и ложь не посмеялась над судьбою,

я написал роман о них, но в их лице

о нас: ведь все, мой друг, о нас с тобою.

Когда в прекрасный день Разносчица даров

вошла в мой тесный двор, бродя дворами,

я мог бы написать, себя переборов,

"Прогулки маляров", "Прогулки поваров"...

Но по пути мне вышло с фрайерами.

1982

ПАРИЖСКАЯ ФАНТАЗИЯ

Т.К.

У парижского спаниеля лик французского короля,

не погибшего на эшафоте, а достигшего славы и лени:

набекрень паричок рыжеватый, милосердие в каждом движенье,

а в глазах,голубых и счастливых, отражаются жизнь и земля.

На бульваре Распай, как обычно, господин Доменик у руля.

И в его ресторанчике тесном заправляют полдневные тени,

петербургскою ветхой салфеткой прикрывая от пятен колени,

розу красную в лацкан вонзая, скатерть белую с хрустом стеля.

Как стараются неутомимо бог, Природа, Судьба, Провиденье,

короли, спаниели и розы, и питейные все заведенья,

этот полдень с отливом зеленым между нами по горстке деля...

Сколько прелести в этом законе! Но и грусти порой...Voila!

Если есть еще позднее слово, пусть замолвят его обо мне.

Я прошу не о вечном блаженстве о минуте возвышенной пробы,

где возможны, конечно, утраты и отчаянье даже, но чтобы

 милосердие в каждом движенье и красавица в каждом окне!

1982

АРБАТСКИЕ НАПЕВЫ

1

Все кончается неумолимо.

Миг последний печален и прост.

Как я буду без вас в этом мире,

протяженном на тысячи верст,

где все те же дома и деревья,

и метро, и в асфальте трава,

но иные какие-то лица,

и до вас достучишься едва?

В час, когда распускаются розы,

так остры обонянье и взгляд,

и забытые мной силуэты

в земляничных дворах шелестят,

и уже по-иному крылато все,

что было когда-то грешно,

и спасаться от вечной разлуки

унизительно мне и смешно.

Я унижен тобою, разлука,

и в изменника сан возведен,

и уже укоризны поспели

и слетаются с разных сторон,

что лиловым пером заграничным,

к меловым прикасаясь листам,

я тоскую, и плачу, и грежу

по святым по арбатским местам.

Да, лиловым пером из Риеки

по бумаге веду меловой,

лиловеет души отраженье

этот оттиск ее беловой,

эти самые нежность и робость,

эти самые горечь и свет,

из которых мы вышли, возникли.

Сочинились... И выхода нет.

1982

2

Ч. Амирэджиби

Я выселен с Арбата,

арбатский эмигрант.

В Безбожном переулке

хиреет мой талант.

Вокруг чужие лица,

безвестные места.

Хоть сауна напротив,

да фауна не та.

Я выселен с Арбата

и прошлого лишен,

и лик мой чужеземцам

не страшен, а смешон.

Я выдворен, затерян

среди чужих судеб,

и горек мне мой сладкий,

мой эмигрантский хлеб.

Без паспорта и визы,

лишь с розою в руке

слоняюсь вдоль незримой

границы на замке

и в те, когда-то мною

обжитые края

все всматриваюсь, всматриваюсь,

всматриваюсь я.

Там те же тротуары,

деревья и дворы,

но речи несердечны

и холодны пиры.

Там так же полыхают

густые краски зим,

но ходят оккупанты

в мой зоомагазин.

Хозяйская походка,

надменные уста...

Ах, флора там все та же,

да фауна не та...

Я эмигрант с Арбата.

Живу, свой крест неся...

Заледенела роза

и облетела вся.

1982

х х х

Всему времечко свое: лить дождю, Земле вращаться,

знать, где первое прозренье, где последняя черта...

Началася вдруг война - не успели попрощаться,

адресами обменяться не успели ни черта.

Где встречались мы потом? Где нам выпала прописка?

Где сходились наши души, воротясь с передовой?

На поверхности ль земли? Под пятой ли обелиска?

В гастрономе ли арбатском? В черной туче ль грозовой?

Всяк неправедный урок впрок затвержен и заучен,

ибо прaведных уроков не бывает. Прах и тлен.

Руку на сердце кладя, разве был я невезучим?

А вот надо ж, сердце стынет в ожиданье перемен.

Гордых гимнов, видит бог, я не пел окопной каше.

От разлук не зарекаюсь и фортуну не кляну...

Но на мягкое плечо, на вечернее, на ваше,

 если вы не возражаете, я голову склоню.

1982

НАДПИСЬ НА КАМНЕ

Посвящается учащимся 33-й московской школы,

придумавшим слово "арбатство"

Пускай моя любовь как мир стара,

лишь ей одной служил и доверялся

я - дворянин с арбатского двора,

своим двором введенный во дворянство.

За праведность и преданность двору

пожалован я кровью голубою.

Когда его не станет - я умру,

пока он есть - я властен над судьбою.

Молва за гробом чище серебра

и вслед звучит музыкою прекрасной...

Но не спеши, фортуна, будь добра,

не выпускай моей руки несчастной.

Не плачь, Мария, радуйся, живи,

по-прежнему встречай гостей у входа...

Арбатство, растворенное в крови,

неистребимо, как сама природа.

Когда кирка, бульдозер и топор

сподобятся к Арбату подобраться

и правнуки забудут слово "двор"

согрей нас всех и собери, арбатство.

1982

МУЗЫКАНТ

И. Шварцу

Музыкант играл на скрипке

- я в глаза ему глядел.

Я не то чтоб любопытствовал

- я по небу летел.

Я не то чтобы от скуки

- я надеялся понять,

как способны эти руки

эти звуки извлекать

из какой-то деревяшки,

из каких-то бледных жил,