В последующих строках Буало возражает против упрощенного изображения безупречных, «идеальных» героев, лишенных всяких слабостей. Такие характеры противоречат художественной правде. Больше того:.именно слабости этих героев должны оттенить значительность и величие, без которых Буало не мыслит себе героя трагедии:
И здесь, как и во многих других случаях, бросается в глаза двойственность поэтики Буало. С одной стороны, он выдвигает вполне реалистическое требование — чтобы Герой обнаруживал свои человеческиё слабости; с другой стороны, не понимая движения и развития человеческого характера, он настаивает на его статичности и неподвижности герои на всем протяжении действия должен «оставаться самим собой», то есть не меняться. Недоступная сознанию классика-рационалиста, полная противоречий диалектика реальной жизни подменяется здесь упрощенной, чисто логической последовательностью абстрактно задуманного человеческого характера. Правда, эта последовательность не исключает разнообразных чувств и страстей, борющихся в душе героя, но, в понимании Буало, они с самого же начала должны быть даны как исходная предпосылка всего его дальнейшего поведения.
Вопрос о единстве характера теснейшим образом связан с пресловутым классическим правилом трех единств: драматическое действие должно изображать героя в наивысший момент его трагической судьбы, когда с особой силой проявляются основные черты его характера.
Устраняя из характера и психологии героя все логически непоследовательное и противоречивое, поэт тем самым упрощает и непосредственные проявления этого характера, из которых складывается сюжет трагедии. Драматическая фабула должна быть простой — поэтому Буало решительно отвергает запутанную и сложную завязку, требующую длительных и многословных объяснений:
Этим главным, внутренним единством замысла и простотой действия определяются и два других единства: времени, и места Поскольку весь драматический интерес сосредоточен на психологических переживаниях персонажей, а внешние события служат для них лишь толчком и поводом, не требуется ни физического времени, ни физического места для этих внешних событий — действие классической трагедии разыгрывается в душе героя. Условный промежуток времени в двадцать четыре часа оказывается достаточным, ибо события происходят не на сцене, не на глазах у зрителя, а даются только в форме рассказа, в монологах действующих лиц.
Наиболее острые, напряженные моменты сюжетного развития — например, убийства всякого рода ужасы и кровопролитья — должны совершаться за сценой. С характерным для картезианского рационализм пренебрежением к «низменному», чувственному началу человеческой природы, Буало считает подобного рода внешние зрительные эффекты недостойными «высокого» жанра трагедии Художественное воздействие на зрителя должно оказываться не через чувственное впечатление, а через осознанное разумом восприятие:
Этот тезис Буало, определивший словесный по преимуществу и статичный характер французской классической трагедии, оказался наиболее, консервативным и тормозящим дальнейшее развитие драматургии. Уже в середине XVIII века просветительская эстетика в лице Вольтера, не порывая с принципами классицизма в целом, решительно выступила с требованием большей наглядности и насыщенности действием, против холодной риторичности и отвлеченности, характерных для эпигонов Расина в XVIII веке. Однако в момент, когда Буало формулировал свое требование, оно было оправдано той борьбой, которую классицизм вел с натуралистическими тенденциями в драматургии начала века.
Вопросу о построение характера в комедии Буало также уделяется много места Призывая комедийных авторов тщательно изучать человеческую природу, Буало и здесь подходит к ней с точки зрения картезианского аналитического метода: отвлекаясь от целостного восприятия сложного и многостороннего характера, он заостряет внимание на одной доминирующей черте — скупости, расточительности, раболепии. которая целиком должна определять характер комического персонажа.