В 1845 году Губер создал одно из лучших своих произведений — поэму «Прометей». Свободолюбивые, тираноборческие мотивы сделали невозможным ее опубликование при жизни автора. Напечатать поэму удалось лишь в виде расположенных в нарочитом беспорядке отрывков («Иллюстрация», 1847), что не давало почти никакого представления о произведении в целом.
Ранняя смерть помешала Губеру завершить начатую еще в конце 30-х годов поэму «Антоний» (из задуманных восьми глав он успел написать шесть). Поэма отчасти автобиографична, в особенности первые главы, описывающие детство героя. Незадолго до смерти Губер начал поэму «Вечный жид», но успел написать лишь пролог.
К середине 40-х годов можно отнести поворот Губера от романтического мировоззрения к реалистическому осмыслению окружающей действительности. Его стихи последних лет проникнуты состраданием к обездоленным и ненавистью к власть имущим. Наметилось сближение поэта с представителями «натуральной школы», с кругом «Современника». Так, имя Губера в конце 1846 года встречается в списке будущих постоянных участников «Современника», переходившего тогда к Некрасову. Не случайно намерение этого журнала, не осуществившееся из-за цензурного запрещения, напечатать стихотворение Губера «У люльки». Однако новым тенденциям в его творчестве не суждено было развиться.
После смерти Губера появились его трехтомные «Сочинения», изданные под редакцией А. Г. Тихменева (СПб., 1859–1860). Различного рода искажения, имеющиеся здесь в большом количестве, делают это издание малоавторитетным в текстологическом отношении.
Когда, в пучинах жизни смрадной
Борьбой напрасной истомясь,
Грехами черни кровожадной
В правдивом ужасе смутясь,
Поэт разгневанный проснется,
Жрецом небес заговорит,
И речь, как буря, пронесется,
И слово громом прогремит, —
Тогда с насмешкою лукавой,
И любопытна и глупа,
Для праздной, суетной забавы
К нему сбегается толпа,
Его и хвалит и порочит,
И дико смотрит на него,
Или бессмысленно хохочет
Над вдохновением его,
И как раба своей забавы,
На шумный пир его зовет,
И жрец небес, питомец славы
У ней поденщиком слывет!
Им чужд язык его могучий,
И всуе дивный глас певца
Волною пламенных созвучий
Тревожит хладные сердца.
И только редкою порою,
Возненавидев жалкий свет,
Он купит страшною ценою
Отрадный ласковый привет;
И вдохновительница муза
С улыбкой сына обоймет
И в знак священного союза
Чело венками обовьет.
1833
В страшный час томящих снов,
В тихой области гробов,
На обломках бытия
От людей скрываюсь я.
Нива божия молчит,
Ветер дремлет-воздух спит,
Над гробами тишина;
Ночь глубоких дум полна,
И не тронет этих дум
Праздной жизни праздный шум.
В этот час молюся я,
Детский страх в душе тая;
В этот час в тоске немой
Проклинаю жребий мой.
Здесь, в безмолвии святом,
Под могилой и крестом
Спят страдания людей
До рассвета лучших дней.
Всё, что радовало их,
Что терзало душу в них,
Грусть и смех, печаль и страх,
Всё навек легло в гробах!
Сколько тайн на дне могил
Медный заступ схоронил!
Надпись хладная молчит,
Смерть костям не изменит.
Лишний житель бытия,
Между них усну и я,
И — в могиле свежий гость —
Возле кости ляжет кость.
Тих и темен бедный дом.
В нем усну я долгим сном.
Гроб не выдаст мертвеца
В руки праздного глупца,
Не отдаст моих костей
В посмеяние людей!
1834