Нам Бонапарт грозил сурово,
А мы кутили образцово,
Влюблялись в барышень Ростова,
Сводили их с ума…
Безухой прочь погнал супругу,
Послал картельный вызов другу
И, друга ранивши, с испугу
Едва совсем не спился с кругу…
Но вот пришла зима.
Войска французов шли в тумане.
Мы отступали… Ведь заране,
Как говорится в алкоране,
Наш рок определен.
Бояться ль нам Наполеона?
Что значат званья, оборона?..
Лежит над миром, как попона,
Лишь «власть стихийного закона»…[45]
Так что Наполеон?
Но вот и войско Бонапарта:
«Посмотрим мы, какой в вас жар-то!..»
(Того сражения ландкарта
В «Войне и мире» есть…)
Безухой, главный член романа,
Явился в поле утром рано
И стал смотреть из шарабана[46]:
Полна французами поляна,
И всех врагов не счесть…
Под ранним солнцем блещут ружья…
С Безухим не было оружья.
Подумал он: «И так ведь дюж я,
Неустрашим, как слон…»
Пред ним, как пестрый ряд игрушек,
Мелькали в поле сотни пушек,
Палаток множество верхушек:
В одной палатке, средь подушек,
Лежал Наполеон.
Нетерпеливость обнаружа,
Он мыслил: «Русских угощу же!..
Лишь только б насморк не был хуже[47],
Я тотчас двину рать,
Мюрата с конницею ходкой,
И будет мне Москва находкой…»
И корсиканец этот кроткий
Себе всю спину жесткой щеткой
Велел вдруг растирать[48].
Два дня мы были в перестрелке,
С врагом играли, как в горелки;
Стрелки шныряли, словно белки,
И прятались во рву.
Денисов так вошел в охоту:
«О, дайте мне одну лишь роту,
И всю французскую пехоту
Я разобью сейчас с налету,
На части перерву…»[49]
Французский лагерь был в тревоге,
Что промочил в ненастье ноги,
Ступивши в лужу на дороге,
Их «маленький капрал»…
У нас же в войске — смех и шутки,
Да раздавались прибаутки:
«Французы вымокли, как утки,
И Бонапарт раз двести в сутки
Чихать от страха стал!..»
На третий день сошлись два стана.
Раздался грохот барабана…
Взглянуло солнце из тумана
На Бородинский бой.
Безухой был в сраженьи этом
Одет легко, как будто летом:
Вооружась одним лорнетом,
Он любовался, как балетом,
Военною стрельбой.
Средь пушек, касок, пик, фуражек,
Блестящих блях, стволов и пряжек:
«Вот так веселенький пейзажик! —
Сказал Безухой Пьер.—
Стрелки французские не метки
(Шасспо не знали наши предки),
Но всё ж годятся для виньетки
В иллюстрированной газетке,
Хоть в „Искре“, например…» [50]
Ну ж был денек!.. В дыму сраженья,
Конечно, общего движенья,
Победы или пораженья
Нам рассмотреть нет сил[51].
Война свирепа, как Медуза;
Ее описывать — обуза,
И здесь моя робеет муза…
Лишь видно было, как француза
Безухой князь душил,
Как, распростертый у лафета,
Лежал солдат один да где-то,
На возвышении, у пикета,
Чихал Наполеон…
Как в бенефис к ногам актера
Летят букеты для фурора,
Летели ядра очень скоро,
Но все кричали вместо «фора»
«Ура!» со всех сторон.
Так бились, верно, только в Трое.
Но уцелели в русском строе
Романа славные герои,
Не смяли их враги.
Себя для «пятой части» [52] холя,
Они в Москву вернулись с поля,
Лишь только князя Анатоля
Постигла в битве злая доля:
Лишился он ноги.
вернуться
Совершенно справедливо говорит граф Л. Толстой, что миром управляют не гении, не наука, но «стихийный зоологический закон», что историею управляет закон предопределения («Русский архив», № 3, стр. 525–528).
вернуться
Прошу припомнить, что граф Безухий выехал на Бородинское поле как на прогулку, с одной тросточкой и лорнетом.
вернуться
У Наполеона, говорит граф Л. Толстой, был насморк во время Бородинской битвы, и насморком объясняет его неудачу в этот день. Что ж? Сам Наполеон говаривал: «От великого до смешного — один шаг».
вернуться
Если граф Л. Толстой (да и многие другие сочинители, как, напр., автор «Смерти Грозного») не стесняется в своем сочинении анахронизмами и то, что думал или делал Наполеон на острове Св. Елены, заставляет его говорить и делать в двенадцатом году, то, следуя его примеру, и я не стесняюсь хронологией и героя Бородинской битвы заставляю упомянуть о журнале «Искра».
вернуться
Кто же из нас не ожидает теперь с нетерпением выхода 5-й части «Война и мир»?