Читать онлайн "Поэты пражского «Скита»" - Эйснер Алексей Владимирович - RuLit

Проследилась, перевилась. Звездной пылью пропылилась На земной коробочке Человечьей тропочки.

Все мы бродим и не знаем, Что тропинки проминаем, Чья в росе слезиночка У моей тропиночки.

Миленький, а ты не ведал, Что пройдешь со мною следом По моей тропиночке, У моей слезиночки.

Как на снежном на юру. На железном на ветру Встала вьюга на хвосты. Смяла черные кусты, Перекрутами дымится. Кто-то в поле мчится, мчится. Через ветер, через ночь. Колокольчику невмочь: Захлебнулся, закружился, Оторвался, покатился По опушке на сумёт, Там и сгинет, пропадет.

Сразу станет тишина, Глянет байная весна, Зацветает сон-трава. И в лазоревом тумане На далеком океане Поднимаются со дна Золотые острова.

«Вышгород». 1999. № 6

Вдоль по гребню катится телега. Пыль струится из-под колеса, И уходят с вольного разбега Вниз поля, овраги да леса.

И плывут широкие просторы. Льется в них упругих зноев ток; Льнет ко мне, тихонько с ветром споря, С легких плеч струящийся платок.

Милый друг, ведь счастье вот такое: Чуть грустя, любить издалека. Долгий день в торжественном покое К вечеру готовит облака.

По-над пашеньем на взгорье — не седые собирались ведуны, — замолились моховые валуны золотому вечеру над морем. Изначальные открылись времена, на пол-неба теремятся терема, а над морем хмелевые вздроги; заветрели на просторе корабли, за — червонили седые короли на высоком теремном пороге. Расстилаются багряные ковры, закликаются пресветлые пиры. И — не месяцы метнули якоря над крыльцом в косые черепи — цы — поднимаются, парчою серебрясь, королевичи в жем — чужные светлицы.

Море ль, горы ль, небо ль, колебля, заворачивают рули, ползут, лезут, тяжелые корабли. — Горючими смолами протравлено мясо, — Стучит железо. Ржут кони. Громы гремучие, молоньями опоясаны, ладьи гонят, волны треплют. — Скрип, скреп, Хлип в хлябь влип. — Эй, не ослабь — на перехват в закат, в закат…

Разгораются стожары — многозвонные пиры, гремлют кованные чары и роняют янтари. И по бархату струится светловейное вино; свищут огненные птицы в самоцветное окно, ветви яростно качают взад-вперед, взад-вперед… расплетают, заплетают ворожейный хоровод. Зазвенели колокольцем зорь венки. Зорь венки вьются в кольца, кольца — в кольца, колоколятся вьюнки. Кто уловит, кто поймает переливную кайму? — Жаро-птицы только знают, да не скажут никому. Знают только жаро-птицы, никому не говоря, ждут, когда испепелится раскаленная заря. А царевне спится. Снится — золотою вереницей тонут в море якоря.

За болотиной над бором злой единой тур пропорот. Развалились черева, забагрили дерева. Сукровятся кровотеки, помутнело турье око. За горою сгинул рыжий, слюнным медом раны лижет. И в закате али жухнут, на болоте кочки пухнут, на трясине зобит выпь, шею старый сыч топорщит — и под мохом долгой корчей прокатилась перегибь. Разбугрилась. В корень трухлый выворачивает пень. Пылью вызернилась тень. Расскочилась… Из-под елки заморгали в чаще колкой крысорылые старухи. Серым дымом просквозили; мимо, мимо зарябили. Друг за другом шмыгом, шмыгом; перепрыгом; кругом, кругом. В чаще пряжу заметали, цепят, вяжут, где попало… Пухнет серая кудель, — потянулась к ели ель. Засигали в тине мыши, скачут выше, выше, выше; цепят в нити когти-ногти; вертлюгами ходят локти, нить за нитью гонят, гонят; мотылятся веретена, пляшут сонные ужи, за — плетаются гужи, ткутся пыльные мережи; нет ни ели, ни березы, нет ни лесу, ни полян… Стал туман… Стал туман… Все опутал белый лен… Ткется, вьется, льется сон. Серебрится дальний звон. Не мигая, светит пень. Шевелиться лень.