Дни и ночи — только ожиданье,
Знаменья и раны, но нельзя
Опустить тоскующие длани,
Позабыть, не видеть, как скользят,
Стеклами сверкая на закате.
Черные, глухие поезда…
Может быть, давным-давно когда-то
Кто-то также понял: навсегда.
И не мог земную, злую жажду
Утолить и превозмочь.
Горе всем, кто в ясный день однажды
Навсегда почувствовал ночь.
ПСКОВ
С высоких круч забытые века
Глядятся разоренными кремлями
В ручной разлив, и, башенными снами
Утомлена, задумалась река.
На ясный запад жаркие кресты
Возносят светлые, как облака, соборы;
И щурится в садах вечерний город,
Благовестит заречный монастырь.
О, свете тихий, юность отцвела,
И зреют дни, чтобы прейти… Не так ли
Спадают в воду розовые капли
С задумчивого, легкого весла.
ПОСАДСКАЯ
Ввечеру над улицей
Ухают гармоники;
Слушают и щурятся
У заборов домики,
Монастырски маковки,
Облака баранками, —
Где-то парень-лакомка
Пристает к белянке:
— Не намолишь младости
Бабьими вечернями.
Только ведь и радости
С милым за сиренями.
Ты, как сымет зоренька
Алу опоясочку,
Выходи со дворика
За калитку, ясочка. —
Закудрил кадрилями,
Пышет черным полымем:
Как взмахнула крыльями —
Потеряла голову.
— Эх, вы, гуси-лебеди,
Жулики посадские.
Петь бы вам обедни
Голосами сладкими.
Сны мои дремучие —
Вовсе нету просыпу, —
Закружусь, замучаюсь.
Нагуляюсь досыта. —
Не гудит гармоника,
Не трещат кузнечики:
В сумраке тихонько
Скрипнуло крылечко…
Вот уж по задворкам
Петухи скликаются,
Журавли с ведерками
По воду склоняются,
И собрался к ранней
В звоны бить Афонюшка,
Охнула в тумане,
Разлилась гармонюшка.
ГОРОДИЩЕ
Валуны сидят по косогорам,
Облака задумались в озерах.
А под вольной кручей новый стан
Ставит племя шумное славян.
Топоры стучат в дыму смолистом,
Стали срубы, и блестят мониста.
Сомневалась на болоте чудь:
— «Не пропасть бы с ними как-нибудь».
От морской волны и лютой бури
Уходил в озера как-то Рюрик.
Плыл и видит: вот он — новый град.
Мужики веселые сидят
И такие здесь творят кудесни, —
Что ни день — сказание и песни.
«Стой, варяги». Вылезли. И вот,
Сам вступает с ними в хоровод.
И с тех пор прошли уж сотни лет,
А пестрее хоровода нет,
Песни звонче. Радости хмельней.
Чем у нас меж сосен и камней.
«Девушка иль женщина, на голос…»
Девушка иль женщина, на голос
Отзовись — святою девой будешь.
Круто взмыл над головою молот,
Покачнулись каменные судьбы.
И трава в недвижьи шевелится,
Потянули вяжущие ветры;
Это значит — время мне молиться,
Это значит — кто-то ищет жертвы.
Может быть, сейчас еще не сгину —
Отгрызусь, кусачая собака.
Хочется, чтоб так вот, без причины
Кто-нибудь, хоть издали, заплакал.
«Ныне веселые волны вздымают зеленые кровли…»
Ныне веселые волны вздымают зеленые кровли,
И, задыхаясь в чахотке, ломится желтое небо.
В пляске, подобной недвижью, и в шуме, подобном безмолвью.
Явлена та темнота, из которой неведомый невод
Души вознес к бытию в этом мире.
Не так же ли разве
В ветре мертвеющих слов, мгновение вечностью мнящих,
Буйно мятутся народы, родятся и падают царства, —
Всюду клокочущий взлет, в скольженье и срыв преходящий.
Плеск торжествующих толп, и грохот внезапных боев.
Но чем бурнее событья кипят и друг друга торопят,
Чем оглушительней спор — тем громче молчанье Твое
И неподвижнее Лик, отраженный в последнем потоке.