— Вы, Вильгельмина, цветете!
Не умещающаяся в самой себе и белом халате женщина — бывшая квартирантка матери. Кое-чему научила меня, думает Лионгина. Но ученики побеждают учителей.
— На здоровье не жалуюсь, но тело не в подъем, — стонет Вильгельмина. — Отомстили мне сливки, шоколады и пирожные. Да, да, Лионгина! Теперь одну воду пью, и все равно разносит.
Курносый, все время приглаживающий черные усики официант что-то недовольно бурчит, и буфетчица клацает замком ротика. Злоба не испарилась из нее вместе с худобой и молодостью.
— Цыц ты! — рявкает она, от чего вздрагивают мясистые шары щек, и парень сразу смолкает. — Молодые, а хамы. Воспитывай не воспитывай, тупоголовых не прошибешь. Что будете брать, Лионгина? Окорок есть, нежирный, вареный, лосось, апельсины. Может, икорки? Говорят, для мозгов хорошо. Кормите Алоизаса, не жалейте!
— Полнеть стал мой Алоизас. Обойдется без икры.
— Сто лет его не видала. Располнел, говорите? Мужчинам солидность не помеха. Помню… — Толстуха пытается что-то вспомнить, но не может ухватить и извлечь что-нибудь подходящее к случаю. Не дают сосредоточиться яркие блики света, отражаемые бутылками и коробками конфет от вращающейся люстры.
— Дайте икры! — Лионгина не призналась бы — особенно бывшей квартирантке, — что икра и теперь ей не по карману.
— На колесах? Эй ты, козел, — буфетчица шлепает сосисками пальцев усатого официанта по рукаву фрака, — снеси-ка в машину!
— Мои клиенты взбесятся! — злобно огрызается он.
— В ресторан люди повеселиться приходят — не скандалить. Вот если я взбешусь…
У парня топорщатся усики, но возражать не смеет.
— Спасибо! Даже не знаю, Вильгельмина, чем смогу с вами расквитаться, — меланхолично выпевает Лионгина. Так или иначе, ошиваться по буфетам не особенно приятно.
— Это я у вас в долгу, я! Кто моей Бригите помог?
— Пустяки. С одним преподавателем поговорила, с другим. Они ведь все у нас концертируют. — Лионгина покровительственно и вместе с тем скромно улыбается. — Все никак не привыкну — такая большая дочка у вас!
— Чему удивляться? Забеременела в пятнадцать лет. Шрам на губе с тех пор, во! — Вильгельмина языком выталкивает запавший уголок губ. — Бригита у бабушки росла.
Лионгина вздыхает, как положено в таких случаях, хотя эта история для нее — не новость.
— Рада, конечно, что сумела малость помочь. Когда-то не особенно красиво с вами поступила, правда?
— Что вы, милая, с лихвой расплатились. В консерваторию или — в реку! Жизнь, можно сказать, моей Бригите спасли, а заодно и мне, подошв ее туфелек недостойной!
По жирной складке между щекой и носом скатывается счастливая слеза. Тогда, когда явилась умолять о помощи, по ее колышущемуся лицу тоже катилась слеза. Больше не способна выжать — одну. Прозрачный бриллиант надежды или мутный кристалл отчаяния — эта ее единственная слеза.
— В консерваторию или — в реку. Чуть с ума не сошла.
Будто кто выпотрошил ее, эту до неприличия жирную, обозленную на весь мир женщину, — такая она ясная. Ничего другого и выпотрошив в ней не найти, кроме самопожертвования ради дочери. Во имя нее была безжалостной квартиранткой, во имя нее теперь хищная бой-баба, бессовестно разбавляющая крепкие напитки. Будь Лионгина смелее, призналась бы, что завидует этому ее всепоглощающему чувству или инстинкту. Мурашки от него по спине бегают.
— Для вас, для ваших друзей, — завсегда, Лионгина. Какой бы дефицит ни понадобился! — глыбится за стойкой, как распахнутый платяной шкаф, Вильгельмина. — Не будет у меня — товарок мобилизую. Алоизас любит языки? Эй ты, ротозей, — тычком гонит она ворчливого официанта, — сбегай-ка на кухню, принеси два маринованных.
Лионгина спускается по лестнице в сопровождении взбешенного парня, не переставая думать о том, что следовало бы выкинуть из головы. Надо бы вино подобрать к маринованному языку! — а она распутывает странную метаморфозу своих взаимоотношений с Вильгельминой. Я — гадкая, знаю, что гадкая, однако иногда люблю делать добро. Не только ради икры и маринованных языков. Ей-богу, не знаю, какая муха меня укусила, когда взялась ее дочь протолкнуть. Может, захотелось блеснуть перед бывшей квартиранткой своим могуществом? Может… получить отпущение за грехи, которых набралось преизрядно? Лионгина ощущает, что двигавшее ею чувство сложнее, чем нынешнее объяснение. Как бы там ни было, но дефицит под забором не валяется, мысленно отмахивается она от своих сомнений и бодро цокает каблучками.
— Запахло королевской кухней! — принюхивается к аппетитным ароматам Пегасик.