— Алло! Доброе утро! — Она проглатывает смешок. — Вы готовы, товарищ главбух?
Вяло, словно половину себя оставив за дверью, вваливается главный бухгалтер бюро. Раскаленные, в пятнах щеки свидетельствуют о том, что у нее — ни секундочки свободной.
— Садитесь, пожалуйста, садитесь. — На лице Лионгины радушная добрая улыбка. Половина ее тоже в другом месте в будущем, искрящемся первым снегом дне.
— Спасибо, товарищ директор. Постою.
Ах так? Не пригласила бы сесть, обязательно бы плюхнулась своим толстым задом! Поэтому не буду спешить, погуляю еще по белому проспекту, а ты постой, чучело.
Как бы не замечая неприязни, Лионгина одаривает бухгалтершу еще более любезной улыбкой.
— Надеюсь, принесли документы?
Лионгина медленно шуршит бумагами. Обнюхивает столбики цифр, как ловушки. Могла бы и не утруждаться, все тут взвешено и выверено, но она водит длинным ногтем, пока главбух не закипает. На одном из листов мелькает знакомая, уже изрядно надоевшая фамилия. Игерман. Снова Игерман.
— Что это?
— Гарантийное письмо. В гостиницу «Гинтарас».
— Так поздно?
— Есть устная договоренность. Все равно он не прибыл.
— Это не ваша забота. — Лионгина очаровательно улыбается, словно перед ней краснеет и сопит не главбух Гастрольбюро, а знаменитый маэстро.
— Кто будет платить, если не я?
— Бюро, а не вы. Немедленно пошлите курьера.
— Нет у нас больше курьера, товарищ директор.
— Что еще за шутки?
— Ушла в больницу санитаркой. Нервы не выдержали.
— Ваши нервы, надеюсь, выдерживают? — Лионгина разжимает губы лишь настолько, чтобы показать здоровые передние зубы и не обнажать коронок. Бухгалтерша ненавидит красивые зубы, у нее порченые. — Пошлите Аудроне. — Лионгине не хотелось бы гонять Аудроне, но что поделаешь.
— У нее дети болеют.
— Так снесите сами, — меланхолично предлагает Лионгина, игриво покачивая головкой.
— Пожалуйста! Только будете сидеть без зарплаты! Взрывается главбух. — Лучше бы не связывались со всякими проходимцами!
— Кого вы имеете в виду?
— Игермана этого, кого же еще.
— Уж не поменяться ли нам с вами обязанностями? Мигом разрешились бы все проблемы бюро, в том числе — и проблема курьера.
Лионгина громко смеется, приглашая и главбуха разжать губы. Вовремя звонит телефон.
— Присядьте, будет удобнее. — Лионгина указывает тяжело сопящей женщине на кресло. — Пожалейте свои вены.
Ноги у главбуха, как столбы, стянуты эластичными бинтами. В ответ на приглашение не сядет. Воплощение субординации и служебного долга.
— Доброе утро, Лионгина, — доносится хорошо знакомый, ласкающий слух низкий голос директора и художественного руководителя бюро — стало быть, ее прямого начальника — Ляонаса Б. — Не помешаю своему коммерческому гению, если попрошу заглянуть на минутку? Чертовски серое утро, просто убивающее вдохновение, бррр!
— Что вы, товарищ директор. Утро, мне кажется, прекрасное! Чуточку романтики, и увидите то же, что и я… — Не бог весть что видит и она — несуществующий снег с рукава несуществующей шубки слизнул серый день. — Превосходная графика ветвей!
За окном гадость — не графика, несколько слезящихся, с ревматическими шишками деревьев, но художественный руководитель с удовольствием слушает модуляции ее голоса, а лицо главбуха уже не красное — синее.
— Крепко заняты, милая Лионгина? — Ее имя ему тоже приятно произносить. — Вообще-то спешки нет, подожду. Полюбуюсь вашей графикой. Жаль, без вас.
— Если очень нужно… Сегодня наш день в банке, товарищ директор. Зарплата и так далее! — Лионгина бросает заговорщицкий взгляд на женщину, опустившую вздрагивающие веки. Если бы могла, заткнула бы уши, чтобы не слышать, как флиртует во время работы, не стесняясь посторонних!
— Не утруждайтесь, пожалуйста. Звонил этот, как его? Игерман. Рафаэл Игерман.
Рафаэл? Почему Рафаэл? Был когда-то один Рафаэл — в другой жизни, в незапамятные времена, лет сто, а то и тысячу назад.
— Ральф, товарищ директор, — поправляет Лионгина, будто ей не все равно. — Ральф Игерман.
Ральф и Рафаэл — не одно и то же. Огромное расстояние, как между землей и луной, хотя… родственное созвучие, родственные планеты. Рафаэл, повторяет она неслышно, как будто боится забыть. Ральф — словно какой-то тоскливо звякнувший осколок имени.
— Извиняюсь, Ральф. Было плохо слышно. Шипело, трещало. Из Тюмени звонил.
— Не с луны?
— Простите, Лионгина, может, и спутал. — Не какого-то Игермана — его самого покоробило. — Он очень волновался, сообщил, что в Тюмени — да, в Тюмени! — ему присвоили звание почетного нефтяника.