— Мне жалко вас. Я вам благодарна. Вы нравитесь мне больше, чем другие мужчины, но, только не обижайтесь, директор…
— Ляонас, Ляонас!
— …не обижайтесь, директор, я не могу!
Лионгина не представляла себе, что ей так трудно будет лечь с мужчиной, от которого зависели и положение, и успех в жизни. Так невыносимо трудно после того, как все в ней перегорело и внутри, кроме невидимых шрамов, осталась осознанная необходимость заботиться о более слабом, чем она, абсолютно беспомощном Алоизасе. Только ли необходимость, долг? Руками, ласкавшими чужого мужчину, тоже можно подать чашку чая. Наконец, вся ее натура, вся женственность, подавленная, но все же окончательно не одоленная жизнью, восстала против сделки, унижающей в ней человека и женщину. Ее сторговали для определенных обязанностей, все остальное, что тоже часть ее, безжалостно отсекается и выбрасывается? Она больше не ощущала себя собою. Когда руки Ляонаса Б., не веря отказу, потянулись к ней, то встретили только жесткий панцирь жука, покрывавший грудь и живот. Разве я не нравлюсь тебе? Ничуточки не нравлюсь? Его мягкие руки безуспешно продирались сквозь панцирь, тщетно гладили жука. Ледяную сосульку. Деревянную куклу.
— Послушайте, Лионгина, я не умею насиловать! — Он стал умолять, а потом возмутился.
Кто она такая, что смеет над ним издеваться? Ведь заранее со всем согласилась! Рядовая служащая, возвысившаяся по его милости. Он ошибался — она не лицемерила, никаких обещаний не нарушала. Просто была не в состоянии переломить себя, хотя это было смешно в ее положении и в перспективе всей жизни. Она искренне сожалела, что не может ему подчиниться.
— Не сердитесь… Может быть, позже, директор…
— Ляонас, Ляонас! Заруби себе на носу — Ляонас! Когда позже — завтра, послезавтра?
— Не знаю. Я вам очень благодарна, но… стыдно признаться… Чувствую себя насекомым. Вам нужна женщина — не послушный жук…
Капризные синкопы диссонировали с глубинным течением фуги — с ее сочным многоголосием. И все-таки он был переполнен благодарностью и надеждой.
— Что ж, буду ждать. От меня не ускользнете, Лионгина. Буду ждать! — Поднес к губам и поцеловал ее холодную руку.
— Вам придется набраться терпения. — И, снова воскреснув, она улыбнулась заученной двусмысленной улыбкой.
— Не забыли меня, мать-начальница? — В кабинет бочком протискивается робкий бородач.
— Пегасик? Привет, привет. На колесах? Мою машину еще не вернули из ремонта.
— Колеса смазаны, лошадки запряжены!
Вовремя, до чего же вовремя, Пегасик! — думает Лионгина и погружается в уютные объятия «Волги». Гастролеры, пусть с опозданием, но объявятся, Ляонас Б. и в другой раз заглянет повздыхать — потереться о твою душонку влажными ладонями, — только шубка не зашуршит на вешалке, если не покрутишься резвее. Транспорт бюро для задуманной поездки не подходит. Пока что, по ее сведениям, шубка не продана, но ее дергают за полы и Гедре Т., и Алдона И. Первую достаточно легонько пугнуть, от второй так легко не отделаешься.
— Куда прикажете?
— В мире энергетический кризис. Зачем его усугублять? Подбросите недалеко, — и она называет координаты.
Обшарпанный старинный дом, втиснувшийся в ряд других таких же домов. Мрачная, темноватая лестница. За узкими и высокими, обитыми искусственной кожей дверьми — глубокие и широкие, как озера, квартиры. Не квартиры — музеи, набитые старой мебелью, коврами, посудой.
Лионгина долго давит кнопку орущего звонка. За дверью — никакого движения. В блеклом свете, проникающем на лестницу, поблескивает латунная табличка. Аста Г., заслуженная артистка, заслуженный деятель искусств республики.