Выбрать главу

(Агиналдо Фонсека)

Как видите, схема взаимоотношений в капиталистическом общество дана четко и недвусмысленно. Еще резче написано остроумное стихотворение южноафриканского поэта Л. Коса. Перед тем как его процитировать, я хочу сказать вот о чем: несколько лет назад буржуазная пресса многих стран стала на все лады восхвалять и прославлять новое экономическое чудо планеты — промышленный бум в Южно-Африканской Республике. Пресса била в литавры так, что дрожали окна в зданиях знаменитых банков и бирж. «Бум! Бум! Бум! Бум!» — неслось со страниц английских и американских газет. Портреты «рыцарей конъюнктуры», «экономических гениев» ЮАР распространялись в деловых кругах лучше, чем портреты кинозвезд. Еще бы — бум!!

Жаль, что ни одна газета не напечатала голос настоящего африканца, коренного жителя ЮАР. А ведь экономический бум этой страны стал возможен только за счет прямого грабежа африканского населения. Итак, «Бум».

Говорят, у нас в стране наступило процветанье. Посему на пропитанье что-нибудь подайте мне.
Всем дельцам — хвала и честь! Изобилье! Конъюнктура! А жена твердит мне, дура: «Дети плачут. Просят есть».
Крик стоит на всю округу: «Много строится жилья!» О, с каким подъемом я прихожу к себе в лачугу!
Нашу славную страну бум обогатил безмерно. Я — от радости, наверно, — скоро ноги протяну.

Кто-то сказал, что сарказм есть самое острое выражение боли. Стихотворение «Бум» полностью подтверждает правильность этих слов. А еще оно подтверждает другое, не менее мудрое, правило: настоящий художник, настоящий поэт не может находиться в стороне от жизни, не может стоять «над схваткой». С поэтическим «я» во время сражения происходят странные вещи: оно полностью растворяется в миллионах других «я» — знакомых поэту и неизвестных ему. Но от этого голос поэта становится еще громче! А его поэтическое «я» — еще отчетливее. Поэт как бы конденсирует в себе силы, мечты и надежды многих людей.

И совсем не удивительно, что поэты, представленные в антологии, — это прежде всего общественные и политические деятели Африки. И в переносном смысле (ибо настоящий поэт — всегда политический деятель) и в буквальном. Да вы судите сами. Вот несколько имен:

Агостиньо Нето — председатель партии «Народного движения за освобождение Анголы».

Бернар Дадье — общественный и политический деятель Западной Африки.

Патрис Лумумба — национальный герой Конго. Возглавлял борьбу за независимость своей страны. Убит приспешниками колонизаторов.

Каобердиано Дамбара — один из руководителей национально-освободительного движения на островах Зеленого Мыса.

Жозе Кравейринья — основатель первой патриотической организации Мозамбика.

Антонио Томас Медейрос — активный участник борьбы за освобождение островов Сан-Томе и Принсипи.

Леопольд Седар Сенгор — государственный деятель. Президент Республики Сенегал.

Многие, очень многие африканские поэты прошли сквозь тюрьмы, работали и работают в подполье, хорошо знакомы не только с автоматическими ручками, но и с автоматическим оружием.

Для них поэзия — не забава, не тихое вышивание бисером в свободное от работы время. Слово «поэзия» для них равнозначно слову «борьба». Причем это не какая-то абстрактная борьба за абстрактные идеалы, а вполне жизненная, насущная, конкретная борьба. С очень конкретными и предельно безжалостными врагами.

Поэтов, уклоняющихся от этой борьбы или «не замечающих» ее, поэтов, считающих свою персону этаким центром вселенной, Африка не жалует.

Однажды, приняв себя слишком всерьез, Ничто превратилось в Нечто. Сперва было: мама, мама! Потом было: мало, мало! Затем: мое и моя! И, наконец: Я! — Откуда? — Не знаю. — Зачем? — Непонятно. Но Я — это Я. И ты для меня, И он для меня, И все для меня… Приятно!

(Мухаммед Азиз Лахбаби)

Наверное, поэтому болезнь «бестемья», болезнь нарочитой вычурности не грозит настоящим африканским поэтам. Да и какое может быть «бестемье», если непрекращающаяся жизнь постоянно удивляет художника, требует от него отдачи всех сил, возводит — одну за другой — гигантские проблемы. И решать эти проблемы надо сегодня, сейчас, немедленно. И надо остро — почти болезненно — чувствовать пульс времени. И быть всегда вместе с тружеником — «видеть все сновиденья людей» — такая сложная, такая тяжелая ноша легла на плечи поэтов черного континента. Впрочем, эта ноша не обходит и поэтов других континентов.

Линии наших рук — Это нежные цепи, Они связали навечно Живых и погибших — Друзей со всех континентов.
Линии наших рук Не черны, Не белы, Не желты. Линии наших рук Связали наши мечты В большую охапку цветов…

(Бернар Дадье)

Эти строки написаны о настоящих друзьях Африки. О настоящем братстве, о настоящем всепланетном единстве людей труда.

Кожа твоя горда белизной, Кожа моя черна. Дай мне руку, пойдем со мной, Музыка грянет, звучна… . . Музыка в воздухе. Слышат все, Как, ненависть прочь гоня, Звучат, сочетаясь, Клавиш ночной И клавиш белого дня.

(Гастон Барт-Уильямс)

Африканские поэты могут быть жесткими, как горная дорога, звенящими, как металл, когда они говорят о страданиях Африки, о ее прошлом, когда они клеймят врагов.

Но эти же африканские поэты могут быть ласковыми, как дыхание влажного ветра, когда они говорят о любви, о женщине. В этот момент самые обыкновенные слова в стихотворной строке наполняются вечным светом, и даже прозаическое подлежащее согласуется с не менее прозаическим сказуемым нежно-нежно:

Обнаженная женщина, непостижимая женщина! Спелый, туго налившийся плод, темный хмель черных вин, губы, одухотворяющие мои губы, Саванна в прозрачной дали, саванна, трепещущая от горячих ласк Восточного ветра. Тамтам изваянный, тамтам напряженный, рокочущий, под пальцами Победителя-воина; Твой голос, глубокий и низкий, — это пенье возвышенной Страсти…

(Л. Сенгор)

Строки затихают, а эхо от них еще долго звучит где-то в глубинах твоего сердца, и сердце вздрагивает, раскрывается, будто всю жизнь ждало оно этого живительного ритма, — на такое способна только настоящая поэзия!

Она же способна рассказать и о любви трагической, о любви, которая вынуждена бороться с каменными традициями прошлого: