Есть печенье — наслажденье,
А ученье? — Ох, мученье!
Гребешок?! — Чтоб он пропал!
Все как будто я сказал…
Три швеи
Перевод Н. Горской
Потухший взор, увядший рот,
На бледном лбу холодный пот,
Лицо — как выцветший лоскут.
Вздохнут, спины не разогнут —
Шьют три швеи, все шьют да шьют!
Иголки блеск, полотен снег…
Твердит одна: — Просвета нет,
Я шью и шью, а дни летят,
Я шью — который год подряд,
Но к свадьбе не сошью наряд…
Меиру-чудотворцу я
Отдам пятак — пошли в мужья
Хоть престарелого вдовца,
Хоть многодетного отца —
Дожить бы только до венца!
Вторая молвит: — Шить, строчить…
Встрочить в косу седую нить…
В глазах темно, на сердце — мрак,
Стучит в висках — машине в такт —
Та-та-так-так, та-та-так-так!
Сказал мне некий молодец,
Зачем кольцо, зачем венец?
Гуляй, покуда молода!
А год пройдет — и что тогда?…
Тогда — беда, тогда — беда!
И третья молвила швея:
— В чахотке я, ослепла я,
Что ни стежок — то тяжкий стон…
С другой сыграет свадьбу он!
Ему я не желаю зла.
Любовь была, любовь ушла!..
Кагал мне саван даст льняной,
Кагал поплачет надо мной…
В земле я буду отдыхать —
Я буду спать, я буду спать!
1895
«Часто мнится мне…»
Перевод Н. Горской
Часто мнится мне —
Мы мертвы давно;
Даже горе нам
Лишь во снах дано.
Средь скорбей своих
Ищем мы судьбу,
Хоть давно мертвы
И лежим в гробу!
Мориц Винчевский
(1856–1932)
Переводы Т. Глушковой
Слепой музыкант
Там в Чипсайде, вблизи монумента,
Ежедневно, ни мертв и ни жив,
Чуть касаясь рукой инструмента,
Мой слепец, в ожидании цента,
Извлекает печальный мотив.
Кем он был? И откуда явился?
Как бессильно его колдовство!
Со стеной серокаменной слился,
В голый камень костями вдавился, —
Я один и приметил его.
Потому что знакомы мне звуки,
Что слетают с надтреснутых струн,
В них вдохнул бесприютности муки,
Одиночество, горесть разлуки
Еле слышный скрипач-говорун.
Там в Чипсайде, вблизи монумента,
Вновь людской закипает поток,
Набегая, струясь, точно лента,
Размывая напев инструмента,
Чтобы он опечалить не смог.
Мои голуби
Двух голубей родных сердцебиенье —
«Он» и «она» — в моем глухом жилище;
Они б могли поэту вроде Гейне
Немало дать для вдохновенья пищи.
Он бы воспел их нежный чистый облик
Легчайшими словами-жемчугами,
Вовек не стерлись и вовек не смолкли б
Слова, что стали дивными стихами.
Но я таким уменьем не владею.
Хоть на птенцов глядеть — не наглядеться,
Молчу и только сердцем холодею:
Что рассказать об их счастливом детстве!
Так редко вижу, чтоб они смеялись,
Не им сверкает солнечное небо:
Дневных лучей соломенная малость
В лачуге, где, голодные, без хлеба,
Заброшенные маленькие птицы
Худые тельца зябко прикрывают,
Молчат, смежая мокрые ресницы,
Как будто спят, а может — умирают…
Шолом — Алейхем
(1859–1916)
Переводы А. Ревича
Нашему поэту
Лето наступило — ясная пора,
Чистый, свежий воздух, солнышко с утра,
Землю устилая, зеленели травы,
Зацвели деревья, пышны и кудрявы,
А в саду тенистом звонкий соловей
Сладостную песню пел среди ветвей.