246. Руконог. Хламида – мантия, накидка.
Иван Оредеж*
247. ОУ. По поводу этого ст-ния В. Брюсов писал: «Но что же такое эти стихи, как не пересказ „своими словами“ одной из поэм Уота Уитмана?» (Брюсов. С. 388). Ср., например, произведения Уитмена «Песня о себе» и др. Заутреня – утренняя церковная служба. Риза – верхнее церковное облачение священнослужителей. Хоругвь – см. примеч. 208. Галл – римское название представителя кельтов, населявших территорию Галлии. Герма (от греч. herma – подпора) – четырехгранный столб, увенчанный скульптурной головой или бюстом.
Павел Кокорин*
248. MP.
249. MP.
250. MP.
Василиск Гнедов*
251. Нижегородец. 1913, 15 января. Триолет – см. примеч. 185. Феб – см. примеч. 218.
252. ГС. Сам Гнедов так комментировал это ст-ние: «„Уверхаю“ обозначает „улетаю вверх“, а „крыло“ – „крылато“. Нельзя так сказать? А я утверждаю, что можно. И сказал» (комментарий, предоставленный Н. Харджиевым. был опубликован С. Сигеем: Гнедов. С. 140).
253. ГС.
254. ГС.
255. ГС.
256. ГС.
257. ЗК.
258. ЗК.
259. ЗК.
260. Небокопы.
261. Небокопы. По поводу этого и подобных ему ст-ний критик А. Закржевский писал: «Этот язык представляет одну непроглядную темь иероглифов, стихи, написанные на этом языке первобытных людей и сумасшедших, не подлежат пониманию, и может быть, вся их прелесть в том, что никакой венгеров не сможет никогда их расшифровать… Их можно читать нараспев, и тогда получается впечатленье, будто нет ни двадцати веков культуры, ни человеческих понятий и тяжелой логичности, с ними связанной, будто мы вернулись снова к темному звериному раю, и язык наш звериный, и еще царит в слабом сознании бредовое очарование хаоса…» (Закржевский. С. 98–99).
262. РЧ.
263-277. Смерть искусству. И. Игнатьев писал в «пресловии» к книге: «Нарочито ускоряя будущие возможности, некоторые пере-дунчики нашей Литературы торопились свести предложения к словам, слогам и, даже, буквам.
– Дальше нас идти нельзя! – говорили Они. А оказалось льзя.
В последней поэме этой книги Василиск Гнедов Ничем говорит целое Что.
Ему доводилось оголосивать неоднократно все свои поэмы. Последнюю же он читал ритмо-движением. Рука чертила линии: направо слева и наоборот (второю уничтожалась первая, как плюс и минус результатят минус). „Поэма Конца“ и есть „Поэма Ничего“, нуль, как изображается графически. <…>
– Смерть Искусству!..
Тон Автора? Угроза? Нет. Ужас? Вряд ли. Возможно. – Радость? Да. При констатировании конца медлительного кризиса Радость творит Поэму. В Конце Ничто, но сей конец есть предначалие Начала Радости, как Радость Созидателя – Поэта Будущего, Поэта Эгофутуриста, коим я и считаю Василиска Гнедова» (Смерть искусству. С. 2). Обозреватель газеты «Речь» писал: «Доставленный мне „для отзыва“ последний образчик футуристического творчества озаглавлен: „Смерть искусству“ (это напомнило мне объявления о снадобьях: „Смерть мухам, тараканам“ и проч.), и содержит пятнадцать (чтобы не было ошибки, в скобках число означено цифрами – 15) поэм Василиска Гнедова. <…> Поэмы написаны на неизвестном языке, который по звуковому содержанию будет, вероятно, отнесен исследователями к славянской ветви языков.
Есть, впрочем, одна поэма из пятнадцати – на русском языке: это – последняя, пятнадцатая, состоящая из двух слов: „Поэма конца“. Я думаю, что даже г. Брюсов, который написал некогда знаменитое, лирическое стихотворение: „О, закрой свои бледные ноги!“ – найдет, что вдохновение Василиска Гнедова несколько скудно, особенно для эпической поэзии» (Левин Д. Наброски // Речь. 1913, 11 апреля. С. 2). О связи экспериментов Гнедова с моностихом Брюсова писал и А. Шемшурин: «Эти стихотворения называются „поэмами“. Сочинить их через 19 лет после брюсовской строчки, не упоминая о всем памятном еще происшествии на русском Парнасе, – просто неблагодарно. Этою неблагодарностью уничтожается даже вся эволюция „поэм“, они, как известно, постепенно теряют количество слов: есть „поэмы“ в одно слово, как, например: „Издеват.“, есть „поэмы“ в одну букву, напр., „Ю.“, есть „поэма“ даже без букв. Повторяю, что зависимость подобного рода произведений от г. Брюсова для меня вне сомнений» (Шемшурин. С. 21). Сам же Брюсов упоминал об «одном из „крайних“», который «весьма последовательно уже объявил „смерть искусству“ и свою последнюю поэму „читал ритмо-движением“, т. е. движением руки, безо всяких слов» (Брюсов. С. 435). Иронически отозвался о книге К. Чуковский: «Но к чему же сочинять стихи, ежели я – Эго-Бог? И к чему вообще слова, если я во всем мире один? – рассуждает эго футурист Василиск Гнедов. – Слова нужны лишь „коллективцам“, „общежителям“. И он создает знаменитую поэму без слов: белый, как снег, лист бумаги, на котором ничего не написано» (Шиповник. С. 108). «Чтение» самим Гнедовым его «Поэмы конца» нашло отражение в воспоминаниях очевидцев. Так, В. Пяст писал, что оно состояло «только из одного жеста руки, быстро поднимаемой перед волосами, и резко опускаемой вниз, а затем вправо вбок» (Пяст В. Встречи. М., 1929. С. 263). Другой вариант «чтения» поэмы описывал обозреватель газеты «Свет»: «Подбоченившись, автор-чтец принял воинственную позу.