Я знаю, как тебе даётся пропитанье,И знаю, как тебе даётся ореолСияющих границ, вдовиц твоих камланье,Закланье городов и вымиранье сёл.
Ты знаешь и сама всё о себе, о том какРастерзывать себя и взращивать себя,И возвращаться вновь в стоических потомках,По ранним яровым пылищею клубя.
«Не верь ты мне фальшивой, слабой, ленной…»
Не верь ты мне фальшивой, слабой, ленной —Я ничего не знаю о войне,Как телескоп не знает о ВселеннойС погибшими мирами в вышине.
Я заползаю в возраст отупленья,Слежу за новостями с лежака,С меня не спросишь ни за отступленье,Ни за нехватку раций мужикам.
Но я с такою бешенною силойПоходные крещу их вещмешки,Что мне, тяжеловесной и трусливой,Бог посылает нужные стишки.
О том, что в поле белая пороша,О девяностых, отданных за так,О том, как подполковник дядя ЛёшаРыдал тогда об армии в кулак.
О том, что льются западные транши,Как бесконечный симоновский дождь,О том, как предрекали ветеранши:«Случись война – не встанет молодежь».
А вот она – страна – взяла и встала,Когда пришла военная пора.И мальчики, гонимые вчера,Подняли трикотажные забрала.А значит, никогда не умиралаСтрана моя, ошиблись доктора.
«В особенные эти времена…»
В особенные эти времена,Когда идёт – не надо врать – война,Меня всё тянет параллели строить.И если ты – другая сторона,То – с кем ты, если родина – одна?Понять, что ты предатель, не хитро ведь.
Другое дело – изучить мотив:Засвечен твой дворянский негатив?Несправедливо сослан ты в шарашку?А может, кто, свободами прельстив,До кончиков волос благочестив,Тебе «открыл глаза» на «эту Рашку»?
Ты проверял, он точно – за добро?И сам не входит он в политбюроБольшого серпентария в Рамштайне?Он даст тебе свободу и тавроНа лбу поставит. Всё, как мир, старо:Тебя расплющит в этой наковальне.
А если ты всежалостив и чист,Ну, гуманист такой, ну, пацифист,Такая мимими, персона светска,Толстовец и непротивленец злуНасилием – возьми вон ту золу,Она была ребёнком из Донецка.
«Нас снова Змей разводит, как детей…»
Нас снова Змей разводит, как детей,разводит так, что мысли нет брататься.Чем родственней дружины, тем лютей —им до последней капли крови драться,чтоб ветвь одну оставить, лишь одну!отречься, отлучить, отгородиться.Чужих родов холодную войну(что нынешней в подметки не годится)так не ведут, поскольку кровь не та.А в этой битве не разжать объятья.Бог сотворил Адама и Христа,плоть и душа – заветные собратья.
Кровавый пар, что пахнет молоком, —в ноздрях играет, оседает в горле.И со ступни Распятого, сквозь корни,в расщелины известняка влекомне силой тяготения, но силойродства, стекает алый ручеёк,где всяк перед Адамовой могилойотныне обезгрешен и высок.
Смотри, Господь, на терриконах тех,не на Голгофе – на вершине КряжаДонецкого – мы искупаем грехвсемирной плодоядности. Но кражаещё приободряет новый рейх.Прости их, мы взошли на крест – за всех.Но он не виден из-за камуфляжа.
Космос
И. Караулову, А. Ревякиной, А. Долгаревой
Заговорили о судьбе, о том,В каком мы все сеченье золотом?Что́ космосом зовётся персональнымДля каждого? Планета за бортомКачала водным куполом печальным.
Один сказал, что космос для негоЛандшафт от сих до сих, от вон тогоМурма́нска до Приморья, до Камчатки.А солнце мы задраили. ЕгоБезудержность опасна для сетчатки.
Другая утверждала, глядя сквозьВолокна, проплывающие вскользьНад степью, где грохочет панорама,Где дом её:– Вот космос мой! Небось,Уже уснула под бомбёжку мама.
А третья говорила:– Мне МоскваДороже звезд и Млечного моста,Где я одна, как перст, но в центре света,Внутри народа. Это ли не таВселенная, где одиночеств нету.
Ещё одна в их призрачном кругуБыла вдали – сидела на лугу,Вдыхала жадно пряность землянуюИ ветер, горько пахнущий войной.А Космос был обычный позывнойБойца, который держит Кременную.
«Не оплакивай воина…»
Не оплакивай воина,Провожая на фронт.Всё. Колонна построенаУ чугунных ворот.В гимнастёрочку хрусткуюПогоди, не реви.Пусть солдатушки русскиеПомнят строгость любви.