© Перевод А. Кистяковский
Немцы и австрийцы часто играют с маленькими детьми в эту неприхотливую игру — ребенок, обращаясь к взрослому, повторяет немного тревожным, как бы вопрошающим тоном: «Вот я», а взрослый, словно бы успокаивая ребенка, подтверждает: «Ты здесь». Мне кажется, что если б состоялся разговор мира с Богом, он прозвучал бы именно так.
За мячами бегает девчушка в лохмотьях;
Партнер по теннису — он в форменных шортах,
с полустертой надписью ВП на рубахе —
Бывший офицер Африканского корпуса.
(Мне помнятся его отрывистые слова:
Aber[125], в Колорадо отправленным быть для военнопленного
привилегия есть.)
Аккуратные аллеи, карусели, киоски,
В отдалении — серебристо-зеленая речка,
Вечнозеленые склоны холмов и заснеженные горы,
замкнувшие горизонт, —
Военный лагерь перемещенных лиц
В старинном парке Франца-Иосифа.
Горы скрываются за серыми облаками, наползает сумрак,
И начинается дождь.
На просторной веранде виллы Romana
Трехлетняя девочка слизывает шербет
С деревянной ложки.
Я съел свою порцию,
И она говорит мне шепотом: Hier bin i.
Da bist du, — отвечаю девочке я.
Я неспешно еду на велосипеде по улицам:
Девичьи косы, накидки — мимо,
Принимаю ванну, спускаюсь вниз — четыре марша
мраморной лестницы:
Сани Марии-Терезии — мимо,
Колокольчики вьюнков на доме садовника,
Тропка в саду, я бреду вдоль озера,
С озера летит невесомая стрекоза,
Тяжко ворочаясь, воркуют голуби,
Липовая листва шелестит под ногами,
А сверху смотрят темноликие нимфы
В драных саванах мохнатого мха,
Как тонет в трясине каменный конь.
Но вот из туч выкатывается солнце,
И, словно бы возникая впервые, небо
Вспыхивает на миг ослепительной синевой,
И я, невольно опустивши взгляд,
Вижу — сквозь опавшие листья, сквозь руки
Разбитых статуй — животворные капли,
И солнце их пьет, как живинки росы.
В страданиях, в покорно радостном ожидании
Мир шепчет встревоженно: Hier bin i.
ПОЛЮС
© Перевод А. Кистяковский
Я карабкался на кровать, словно белый медведь
На льдину; земля раскручивалась, как глобус,
Серебрился иней у меня в бороде —
Я карабкался по глобусным склонам на Полюс.
Детская ночь не боялась потерь —
Кружили снежинки, наш караван засыпая…
Неужели нас всех похоронит метель? —
Бормотал я во тьме, окончательно засыпая.
Вот взреял флаг над сиянием льда:
Я стою на Полюсе, и ничто не утрачено.
Победно чернеет моя борода…
Ну и что же теперь?
А пора поворачивать.
С Полюса все дороги — назад, на юг:
Здесь мир — мой мир — вековечно кружит
В стуже несчастий, ненастий и вьюг…
Неужели весь путь был бессмысленен и ненужен?
Похоже, что так. В той детской стране,
Где люди мучительно пробиваются к цели,
Венчающей тяжкие испытанья, — во сне,
Лишь в детском сне я достиг своей цели,
И она была мне нужна.
А здесь,
Где жизнь решительно ничего не значит,
А значит, ничего не значит и смерть,
Хотя мы все пробиваемся наудачу
Именно к ней, ибо только она
Выводит нас всех, одинаково одиноких
Из мучительно долгого, но случайного сна
Бессмысленной жизни, —
на исходе дороги
Я сумел осознать, что веленья ума
Так же пусты, как невольное обученье
Жизненной мудрости: черная тьма
Рождает лишь черную пустоту — мученье.