есть что сказать, хозяев — к черту, в нем —
сознанье: время за него, он прав,
душа работе предстоящей рада,
все премии получены, начнем
работать для себя, от всех сбежав,
даже от друга и жены, так надо.
КЕННЕТ РЕКСРОТ
© Перевод А. Парин
НЕДОБРЫЕ СТАРЫЕ ВРЕМЕНА
Летом девятьсот восемнадцатого
Я читал «Джунгли»[131], а следом
«Великолепные изыскания»[132]. Осенью той
Умер отец, и меня забрала
Тетка к себе в Чикаго.
И я поехал на бойни
На трамвае
Вечером зимним,
В ореоле зловонья, руки в карманах,
Я по грязному снегу шагал,
По улицам грязным, глядя стыдливо
В лица людей,
Которые днем оставались дома.
Искореженные, исхудавшие лица,
Заморенные, ущемленные умы, лица
Как у престарелых
Полубезумных обитателей
Богаделен. Хищные
Лица малюток.
Когда запачканные сумерки сгущались,
Под зелеными газовыми фонарями,
Под брызжущимися пурпурными дуговыми лампами
Двигались лица людей, идущих
С работы домой, и среди них были
Оживленные недавним ударом надежды,
И были горестные и стыдливые, и были
Умные и дурашливые, а по большей части
Унылые и пустые, лишенные жизни,
Одна ослепляющая усталость, хуже,
Чем у затравленного зверя.
Кислые испарения тысячи
Ужинов — жареной картошки
И тушеной капусты — сочились на улицу, удушая.
Меня захлестывали головокружение и тошнота,
Я ощущал, как из моего страдания
Ярость чудовищная растет,
А из ярости — ясная клятва.
Сегодня зло чистоплотно
И процветает вовсю, но гнездится
Всюду оно, и не надо
Трамвая, чтоб его обнаружить,
Но это точно такое же зло.
И страданье, и ярость,
И клятвы такие же точно.
СИЛА ЧЕРЕЗ РАДОСТЬ
Возвращаясь через седловину
Между горой Айзоселес и Северными Палисадами,
Я остановился на вершине и оглянулся.
Гроза собиралась на белых пиках
Гряды Уитни и разноцветных вершинах
Кавеа. Был сентябрь тридцать девятого.
Последняя прогулка в горах
Этой осенью, а может, последняя вообще.
Грозовые облака громоздятся над линией гор,
Молния то и дело ударяет по остриям вершин,
Облака под перевалом багрятся,
Я вижу сквозь облака: из долин и поселений
Вздымается льдяная смертоносная лавина,
Обтекающая весь мир, рвущаяся к последним
Несданным высотам; грязь с желтыми пятнами
От газа, склизлая, в алых волдырях,
Волочащая рваные куски стали и плоти,
Ползущая медленно, со слепой уверенностью
Вшей, безжалостно захлестывающая землю,
Как микробы заполняют живые ткани,
Мчащаяся с хищностью оголодавших крыс.
Я медлю здесь — так приговоренный
Смакует последний глоток, последнюю затяжку.
Я думаю о героях той войны, в которой воюют
Хватка, прозорливость, выносливость, воля,
Бескорыстное мужество, думаю
Об идеальных сраженьях на мирном поле:
Бауэр, ползущий всю ночь вокруг ледяной пещеры
На заснеженной Канченъюнге,
Тилмен и Шиптон, резвящиеся на Нанда-Деви,
Смайт, грезящий наяву во льдах Эвереста,
Безумные дети Айгерванда —
Как проведут они каникулы в этом году?
Укрепленья в горах уничтожены,
Места нет для могил, мертвецы засыпаны известью,
А то и лежат в снегу до весенней капели,
Перестрелки меж лыжников в балахонах белых,
Последние выстрелы-крики и след кровяной.
Для того ли мы все эти годы
Мужество наше оттачивали? Лучше уж труп
Безумца, замерзнувшего на Айгере, —
Одна только буря до него доберется,
Лавиною снежной поставленного в караул.
вернуться
131
вернуться
132