Мгновенной — от раската до раската —
В ветвях, которым пламенем пылать.
Отцы, я с вами, мы к холму прижаты
Врагом, но не отступим ни на пядь.
II
Но и Бирнамский лес на ум приходит,
Когда штурмуют этот Эльсинор
И тень деревьев на воду наводит
Кровавый блеск. История — простор,
Подвластный то приливам, то отливам,
Где каждая ничтожная волна
Подвержена решеньям торопливым
Чему — на дно, чему — всплывать со дна,
Что лавром покрывать, что мхом, какие
Сокровища вдруг вынести на мель,
Какие вскрыть могилы вековые,
А по каким — пустить зеленый хмель.
III
Итак, старик у моря,
Я начал понимать:
Для воли нет неволи
Страшней, чем благодать.
Но мертвецам молчать
Приходится, покуда
Не грянет роковой
Приказ невесть откуда.
С каким восторгом буду
Внимать я каждой лжи —
И под любое знамя —
Лишь только прикажи.
Но сгинут миражи,
Уловки и обманы
Обманутых отцов —
И строгим древом стану,
Не ждущим с неба манны
И мания вождя —
Но только жизнетворных
Сиянья и дождя.
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ
© Перевод В. Топоров
Дойти до края — цель всего земного;
Поверхность озерца равно манит
Людей и рыб своею пенной тканью
С узором из кувшинок и канвой
Из палых листьев и сосновых веток,
Поддетою под панцирь пузырьков.
Впадая в дрему (словно лифт ночной
Вдруг рухнул вниз через рубеж алмазный),
Мы видим мир прекрасней, слышим песнь
Божественней — вполглаза и в пол-уха —
Так на ночном лугу всегда слышны
Вдали кузнечики, а подойдешь — замолкнут.
Наш мир центростремителен; наш путь —
Из кратких снов — в последний бесконечный,
А этот сон не что иное, как
Водоворот из наших грез и мыслей, —
Куда наш парус вечно устремлен
В надежде на хорошую пучину.
МЕЛЬНИЦА
© Перевод В. Топоров
Свет клочковатый, дымчато-оранжев,
Как корпия на ранах, — здесь и там.
Затем и он исчез — и лишь твой голос,
Проникнутый степенством легкой смерти,
Звучал из тьмы, поползшей на тебя.
Ты то ли бредил, то ли брел тропой
Имен забытых, образов, названий,
Ты вспоминал какую-то сирень, —
Случайно, — словно роздал нажитое
И прожитое близким и друзьям, —
И вот теперь швырял последней медью.
А может, ты хотел разворошить
То, чем заняться не было досуга?
О мельнице ты вдруг заговорил,
Заброшенной и полусгнившей, — то ли
В Бразилии, то ль в штате Тенесси
Набрел ты на нее, уже не помню,
Но где-то в глухомани. Если там
Была дорога, то весьма дрянная,
И ты увидел только три стены,
Поросшие плющом и виноградом, —
И заросли зеленые вокруг.
Но колесо по-прежнему вращалось!
С таким зловещим скрежетом, что ты
Решил: здесь говорит с самим собою,
Наедине с собою, Время. — Так
Был вечен шум.
Но как же я узнаю,
Куда они ушли, раз ты — ушел,
Те имена, те образы, названья,
Та — вовсе мимолетная — сирень?
Все, что осталось, это колесо —
Ему теперь в моем мозгу вращаться.
ЧЕТВЕРТОЕ ИЮЛЯ [137]
© Перевод А. Сергеев
1
В тот день оксфордский лексикограф Лиддел
До Годстоу прокатиться по реке
Своим трем дочкам разрешенье выдал,
И мистер Доджсон, провожатый, чаю
Им налил в ивняке,
В тени, и сам, по капельке глотая,
Нарассказал того,
Чего ни сам, ни целый свет не видел;
Фантазий золотое естество
Привычки слов и чисел отвергало,
А Темза лишь струилась и моргала.
вернуться
137
Последующие семь стихотворений Ричарда Уилбера взяты из сборника «Ясновидящий» («The Mind — Reader»). Translated by permission of Harcourt Brace Jovanovich Inc. © 1971, 1972, 1973, 1974, 1975, by Richard Wilbur.