— Это и есть тот самый мелкозернистый песок, который сразу не разгадаешь...
XVI
Made in Kunzewo
Два дня Жора не работал. Ходил по поселку вызывающе насмешливый, подчеркнуто беспечный.
— Долго ты намерен праздновать? — поинтересовался Тараненко.
— Вопросы в письменном виде, — дурашливо ответил Жора. — Прием с утра до вечера.
Он ходил от участка к участку, зубоскалил, угощал парней душистыми сигаретами, приносил девчатам цветы. Говорил:
— Мне что, я вольная птица: хочу — лечу, хочу — отдыхаю. — И подмигивал девчатам. — Одним словом, мостострой: хочешь — работай, хочешь — стой!
Вечером Жора приходил в клуб тщательно, до синевы выбритый, в новом, изумительной расцветки костюме — голубое с красным.
Ребята смеялись, похлопывая Жору по плечу, щупали его костюм:
— Красиво, но грубовато...
— Made in Paris... Сделано в Париже. Разбираться надо.
— Ты, Жора, как интурист. Тросточку бы тебе.
— Не тросточку ему, а тросточкой бы ему... по мягкому месту, — раздался голос.
Все обернулись. Дядя Вася, Василий Васильич Демин, пыхая самокруткой, из-под седых, взъерошенных бровей сердито смотрел на Жору.
— Это он только вид показывает, геройство свое напоказ выставляет... А на самом деле ничего подобного, — говорил дядя Вася. — Какое там геройство! Обыкновенное малодушие.
— Вы по... полегче выражайтесь, — угрожающе сверкая белками глаз, сказал Жора.
— Говорю тебе как старший товарищ, — спокойно продолжал Демин. — Ты вот ошибку допустил, большую ошибку, а исправлять не хочешь. Мол, я не я, и вина не моя. Нет, ты прояви геройство в другом — покажи себя в работе. — И неожиданно предложил: — Пойдешь ко мне в бригаду?
Жора мотнул головой.
— Нечего мне делать в вашей бригаде. До лампочки мне ваша бригада. Я не плотник.
— Я тоже не плотником родился.
— Мне машина дорожа топора.
— Машина тоже не уйдет от тебя.
Василий Васильич достал кисет и протянул Жоре.
— Закури-ка вот самосаду. Крепачок. Не выдержишь, поди?
— И не такой курил, — не поднимая глаз, сказал Жора и, рассыпая табак, стал сворачивать цигарку.
Потом кисет пошел по рукам. Парни курили и кашляли, Василий Васильич смеялся.
— Это вам не сигаретки. Так, значит, говоришь, костюм того... «маде ин Париж»? Вспомнил я, ребятки, забавный случай про это самое «маде». После войны мой приятель, инженер, собрался ехать в заграничную командировку и спрашивает у меня: «Чего тебе, Васильич, купить?» Купи, говорю, самый лучший материал на костюм. Хоть раз в жизни похожу в заграничном костюме...
— Ну и что? — нетерпеливо торопил кто-то из парней. — Купил?
— Купил. Привез мой друг материалу на костюм. Замечательного материалу. Там, говорит, этот материал сейчас в моде. Принес я, значит, домой и говорю жене: «Шей костюм из заграничного бостону...» А жена развернула его да как зальется смехом: «Старый лопух, разве ты не видишь на ярлыке, что это наша Кунцевская фабрика?..» Вот какой казус вышел. Побежал я к своему другу и спрашиваю: «Что же ты, эдакий-разэдакий, в Кунцево везешь из-за границы кунцевский материал? Тут я и сам могу купить...» А друг мой в растерянности: не обратил, говорит, внимания на ярлычок, вижу, большой там спрос на этот материал, вот и взял... Вот тебе и «маде ин Париж»!..
Василий Васильич свернул вторую цигарку, прикурил от старой и встал.
— Так ты, Скурин, если что надумаешь, может, прямо ко мне и приходи.
Василий Васильич вышел.
Жора усмехнулся и незлобно сказал:
— Агита-атор. Меня такими штучками не заманишь. Я еще подожду...
XVII
Принципиальный разговор
— А что ждать-то? Ну, скажи, что?
Мы вернулись с Жорой в нашу комнатку, и мне захотелось вдруг поспорить с ним, доказать ему, что — пусть он не думает — есть и у меня свое мнение. Жора смотрел на меня насмешливо, снисходительно и явно не собирался вступать в дискуссию. Но и я не думал отступать.
— Считаешь себя лучше других, да?
— Чего? — Последнее, видно, задело его.
— Ничего! Строишь из себя... Сильва сказала, что на комсомольском собрании будут разбирать тебя.
— Ну, и пусть. Подумаешь! Разберут и соберут. А я на принцип пойду...
— Думаешь, у тебя только принципы?
Жора искоса, через плечо, глянул на меня, помолчал, придумывая, наверно, как бы похлестче и позлее ответить, но ничего не придумал и вздохнул.
— Пошел ты к черту! Как будто я без тебя не знаю, что мне делать... Да! — Он о чем-то вспомнил и оживился, достал из-под полы бутылку «Столичной» и поставил на стол. Потирая руки, он нагловато, насмешливо посмотрел на меня и сказал: — Вот теперь поговорим. Разговор серьезный, без пол-литра тут не обойдешься... Да! — Он еще что-то вспомнил. Он взял со стола графин, выплеснул из него воду за окно, открыл бутылку и слил водку в графин. А бутылку поставил за тумбочку.