— Очевидно, вы из спортивных побуждений ушли на дно отмели с борта иностранного судна и тайно выбрались на советский берег? Так, Вальдис?
— Не так. — Лицо Вальдиса стало замкнутым. — Гражданин следователь, я уже отвечал такой вопрос.
— Плохо отвечали. Из какой страны вы прибыли к нам?
— Из Советской Литвы. Такая страна. Я уже говорил.
— Да, говорили. Из Клайпеды. А в Клайпеду как попали?
— Рокишкис. Там жил. Можно проверить.
— Проверим. И по документам все, очевидно, сойдется. — Ромейко возмущение передернул плечами. — Хитрая вы бестия, как погляжу, Вальдис!
— Не надо так! — с недовольством сказал Денисов.
В странном юноше чувствовалось что-то непривычно новое, для разведчика — непрофессиональное. Обычные формы допроса не могли раскрыть природу этой необычности, тем более — грубость Ромейко.
— Как вы сами считаете, почему мы вас арестовали? — спросил Денисов, задумчиво глядя на Вальдиса.
— Я положил шамота в стену. Шамотный кирпич, да?
— Почему вы заложили этот кирпич? Вас ведь не просили сделать это. И где вы его достали?
— Нашел на улице. Очень хороший, взял чемоданчик, да? Зачем пропадать?
— Бригадиру могли сказать.
— Зачем? Пустяк. Тысячи кирпичей на стройка. Каждый говорить, да?
— Запираешься! — гневно сказал Ромейко. — Нахально смотрит в глаза и врет!
Денисов и на Ромейко поглядел с той же задумчивостью. Вспыльчивый его помощник решительно не годился для следственной работы. Вслух Денисов ничего не сказал.
Наступившей паузой воспользовался следователь:
— Против вас имеются веские улики, Вальдис. Вчера вас опознал по фотокарточке заведующий турбазой. Вы были одним из его ночных гостей, тем, который предъявил документы на имя Семенова.
Вальдис очень вежливо сказал:
— Вы же паспорт Семенова не нашли у меня, только Вальдис, да? Вы не думаете, ваш заведующий может ошибается?
— Допустим, Слесаренко ошибается. А экспертиза? Отпечатки ваших пальцев совпали с найденными на посуде. Что вы на это скажете?
Вальдис ответил с той же равнодушной вежливостью:
— Экспертиза не бог, да? Наука тоже ошибается.
Денисов встал.
— Останетесь? — спросил он Ромейко. — Я пойду.
— Я с вами.
На улице Ромейко сказал сердито:
— Врет, выкручивается! Заведующий турбазой — ошибается, наука — ошибается!..
— Он сам себя разубедит, — уверенно сказал Денисов. — Не сомневаюсь, что он сейчас мучительно доискивается ответа на извечную философскую проблему следствия.
— Что это за философская проблема?
— Проблема такая: может ли хвост вилять собакою?
Ромейко захохотал.
— Вы остряк, Михаил Владимирович!
— Говорю вам, это философская проблема, а не острота… Пойдемте обедать.
— Я в ресторан, а вы?
— Пригласил Бандуренко, пойду к нему…
За обедом Бандуренко сообщил важную новость: вечерним самолетом в Калининград прибывают начальник управления генерал-майор Трофимов и капитан первого ранга Симонян — познакомиться на месте с ходом операции.
— А у нас трое арестованных, и запираются. — Начальник отряде вздохнул.
— Что запираются — не наша вина, — возразил Денисов. — Наше дело — найти, арестовать, предъявить доказательные улики. Следствие, бывает, месяцами тянется после ареста.
— Так-то так, но проклятый четвертый… Кто он, где?
— Говоров кое-что проверяет. Скоро картина станет ясной.
— Я поеду встречать генерала, а ты занимайся четвертым, — решил Бандуренко. — Соберемся вечером у тебя. Предупреди Ромейко, чтобы он не уехал в порт.
— Ромейко будет.
Возвратившись с обеда. Денисов позвонил Говорову. Говорова у себя не оказалось, и никто в милиции не знал, куда поехал полковник.
Денисов взглянул на часы: было около шести.
В конце концов, можно обойтись и имеющимися уликами. Сообщение Говорова могло лишь завершить обвинение.
Все же Денисов волновался, и это сказалось на его разговоре с Ромейко, вернувшимся часам к семи. Ромейко присел на угол своего стола и закурил. Он уже знал о приезде начальства.
— Будет теперь шебарша! — объявил он мрачно. — Пойдет дознание — что сделали да чего не сделали? А у нас и намека на четвертого нет.
— Почему же? Намеков много, — возразил Денисов.
— А что толку? Или вы надеетесь, что четвертый сам прибежит сдаваться?
— Не исключаю и такую возможность. Поразмыслит человек, поймет, наконец, что хвост собакою не виляет…
— Опять философия? — невесело усмехнулся Ромейко и после минутного молчания добавил: — Михаил Владимирович, а был ли четвертый?