— Папочка, родной, милый, как ты? Подписал мои бумаги?
— Подписал. Через пару дней переведут деньги, заберешь у Аксючица ордер. Как ты себя чувствуешь? Где бегаешь? Я не мог до тебя дозвониться.
— Так ведь зачеты начались. В библиотеке пропадаю. Сам знаешь, когда мне было заниматься? А заваливать сессию не хочется. Вообще-то мы с Андрюшкой-маленьким в порядке, только с деньгами плоховато. Не знаю, как дотяну, пока ты выпишешься.
— Не ной, на днях Виктор передаст тебе денег, я распорядился.
— Спасибо, милый, спасибо, дорогой! Я люблю тебя!
— Ну-ну, — насмешливо хмыкнул Пашкевич, — знаю я твою любовь.
К обеду приехали Виктор и Лариса.
—У меня прекрасная новость, — сказала она. — После обеда приедет Ольга.
— Какая Ольга?— удивился Андрей Иванович.
— Та самая, — улыбнулась Лариса. — Твоя дочь.
Пашкевич дернулся, словно его пронзила судорога.
— Это ты... ты...
— Я. Она славная, Андрюша. Вчера мы познакомились и всласть поболтали. Между прочим, у нее есть сын, Мишка. Твой внук. Серьезный мужчина, ему уже восемь месяцев. Голосистый, как звоночек.
У него в висках молоточками стучала кровь: тук - тук, тук - тук... Кровать раскачивалась, как материнская люлька, как качели, и Пашкевич забросил руки за голову и вцепился в спинку, чтобы не свалиться на пол.
— Зачем ты это сделала?
— Затем, что все войны когда-нибудь заканчиваются миром. Вы нужны друг другу, милый. И мне она нужна. И малыш. Хватит бессмысленной вражды. Ты ведь любишь ее, всю жизнь любишь и тоскуешь, я же не слепая. Просто гордыня не позволяла тебе еще разок попытаться поговорить с нею, а гордыня — не лучшее человеческое качество. И она сожалеет о том, что произошло, я это почувствовала. Мы неправильно жили в последние годы, теперь все у нас будет иначе.
«Интересно, что бы ты запела, если бы узнала, что у меня будет сын? — закрыв глаза, чтобы как-то остановить невыносимое раскачивание, подумал Пашкевич. — Родной, плоть от плоти... Моей, не твоей. «Мы неправильно жили в последние годы...» — наконец-то и ты это поняла. — Он приоткрыл глаза, посмотрел на Ларису, склонившуюся над ним, и теплая волна окатила его. — Господи, я ведь люблю тебя, сукина ты дочь! Несмотря ни на что — люблю, и буду любить, пока не подохну. И если, как ты говоришь, теперь все у нас будет иначе... Без Виктора и Жени, без всей этой грязи, в которой мы оба чуть не захлебнулись... В конце концов я выкуплю у Жени моего сына, пусть только выносит и родит. Ей не нужен ребенок, и я не нужен, ей ничего не нужно, кроме денег, не такой я дурак, чтобы не понимать этого. Ну что ж, я дам ей столько денег, сколько влезет, или, если заупрямится, уберу, а малыша усыновлю. Теперь, когда вернется Оля со своим Мишкой и появится маленький Андрюшка... какая же это будет замечательная жизнь! Господи, не сплю ли я, не грезится ли мне все это?»
Словно проникнув в мысли Андрея, Лариса осторожно провела рукой по его щеке. Он схватил ее и благодарно прижался потрескавшимися от жара губами.
Глава 32
Лариса ждала Ольгу в приемном покое. Ольга оставила в гардеробе старенькую дубленку и поднялась за ней на второй этаж. В комнатке у сестры-хозяйки надела белый хрустящий халат и шапочку, белые матерчатые тапочки вместо сапог, плотную повязку, закрывшую половину лица, и, цепенея от охватившего ее волнения, прошла вслед за Ларисой в шестую палату.
Пашкевич дремал после капельницы, укрытый до подбородка одеялом.
— Она пришла, — негромко произнесла Лариса и, увидев, что он открыл глаза, сделала знак медсестре, и они вместе вышли.
Ольга застыла у двери, напряженно вглядываясь в отца и не узнавая его. На кровати лежал лысый незнакомый старик с серым изможденным лицом и лихорадочно блестевшими налитыми кровью глазами. Куда девалась их прозрачная голубизна — то немногое, что она запомнила.
—Это ты, Оленька? — негромко спросил Пашкевич. — Подойди, я не вижу тебя.
Она подошла, села на стул у кровати.
— Сними эту чертову повязку.
— Мне запретили, — чужим, незнакомым голосом ответила она.
— Никаких запретов. Сними. И шапочку.
Она сняла. Несколько минут Пашкевич, приподнявшись на подушке, жадно вглядывался в ее лицо.
— Ну, здравствуй, доченька. Спасибо, что пришла. Совсем взрослая... Боюсь, на улице я не узнал бы тебя.
— Столько лет прошло...
— Целая жизнь.
Пашкевич взял ее руку, погладил вздрагивающие пальцы.
— А помнишь, как мы в Ботанический сад ходили? И в зоопарк...
— Бегемот, бегемот, открой рот...