Я вновь подскочила к койке и жадно схватилась за первую пластинку…
… Опёршись на лаконичную трость, я брела по коридору и поглядывала на наручные часы. Полпятого вечера, второе октября года две тысячи девяностого седьмого. Морщинистое запястье передо мной принадлежало не мне. Руки, которые я лицезрела из чьих-то глаз, были руками старухи. Однако, это была всё та же жизнь – на левой руке, на том же пальце было надето всё то же кольцо с невзрачным камешком, теперь уже изрядно потёртое временем. Значит, я скакнула сразу на полвека вперёд…
Подняв глаза, я узрела вывеску:
«Проект Темпорального Разворота. Директорат».
Я вспоминала то, что происходило не со мной. Тихую и спокойную жизнь за книгой возле камина в Сибирской тайге, которая иногда прерывалась звонками коллег из научного мира. Фотоотчёты от Тонио, которые он сопровождал увлечёнными рассказами о своих последних инженерных решениях, в которых я не понимала ровным счётом ничего…
Последние десять минут я добиралась из ангара Островного Комплекса до главного корпуса. И со своей новой тростью я практически не запыхалась.
Директор Ланге ждал меня в своей обители на несколько часов раньше, когда был осуществлён временной манёвр, но из-за песчаной бури пришлось прождать в аэропорту всю ночь, прежде чем моему чартеру дали добро на вылет. И вот я, добравшись до Комплекса из аэропорта, стояла перед дубовой дверью. Директору было очень важно поговорить со мной, прежде чем сообщать Коллегии о результатах манёвра…
Я перехватила трость, словно двуручный меч, сделала пару взмахов, и решительно шагнула вперёд. Серая дверь с шелестом исчезла в потолке. Просторный кабинет был озарён красноватым светом, ниспадавшим сквозь толстое обзорное стекло во всю стену, перед которым, заложив руки за спину, стоял профессор Курт Ланге. Он был невероятно взволнован – это сразу стало понятно по лёгким покачиваниям головой. Вперёд-назад, вперёд-назад, словно он соглашался с невидимым собеседником.
Не оборачиваясь, без всяких прелюдий он спросил:
— Как думаете, у нас получилось?
Припадая на хромую ногу, я подошла и встала рядом.
— Как минимум, мы не исчезли, не разлетелись на куски, и это уже хорошо, — сказала я. — Я мельком проглядела начало отчёта. Стоит дождаться окончания трансляции, но, судя по уже собранным данным, теперь у человечества есть запасной план. Или, вернее сказать, теперь он у человечества всегда был.
Профессор повернулся ко мне. В его глазах сверкали искры, как это всегда бывало после успешно разрешённой задачи. Похоже, он еле сдерживался, пытаясь контролировать эмоции и не пуститься в пляс.
— Подумать только, — протянул он. — Мы научились использовать время и создавать материю из ничего, а качественно описать планету с расстояния в жалкие двадцать световых лет до сих пор не можем… Поэтому узнать, нашему человечеству повезло или какому-то другому, можно будет только на месте…
— Целых пять планет земного типа в зоне обитаемости – это весьма щедро, — заметила я. — Не просто мезопланет, а идеальных с точки зрения климата, к тому же, почти в шаговой доступности… Я так полагаю, к Марсу вы отправите Тонио в конце недели, после повторной самодиагностики?
— И после обработки всего массива данных. Нужно уточнить границы этапов преобразования.
— Четыре тысячи лет ему понадобилось на каждую из планет… Как думаете, мы, как вид, протянем столько?
— Коллегия приняла решение использовать семенной фонд, чтобы ускорить освоение Марса. Главное – это первичная атмосфера, которую даст Тонио. Когда она появится, разовьём успех простейшими растениями, и четыре тысячи превратятся в двести.
— Это всё равно много, — пожала я плечами. — Будем надеяться, что наши предки всё же получили возможности, которые нам никогда и не снились.
— Вы хотели сказать – возможности, которые были у них всегда, — задумчиво пробормотал Ланге. — Если они смогут определить параметры этих планет в своих ветвях времени, они решат, что это просто совпадение…
Внизу, за панорамным окном о скалы билась густая пена волн цвета грязного кирпича. Пена, в которой можно было найти почти всю таблицу Менделеева.
— Наука говорит о том, что таких совпадений не бывает, — возразила я. — Подходящие для колонизации мезопланеты в рукаве Ориона можно по пальцам пересчитать, а тут целая россыпь прямо под боком… Они всё поймут. Но даже если нет – мы протестировали вашу машину времени и получили бесценные данные.
— Ладно, — согласился профессор. — Они что-нибудь придумают. В конце концов, пробираться через пространство намного проще, чем сквозь время… Давайте лучше сосредоточимся на наших делах.
— Кстати, о наших делах… Есть кое-что, что я хотела сказать вам лично…
— Что? — насторожился он.
— Я полечу с первой группой колонистов к Луману. Уже записалась.
— Но вас должны были отклонить по возрасту, — изумился профессор.
— Я подписала отказ от ответственности и оплатила перелёт из своих средств, — сообщила я. — Да, это может прозвучать дико, но я хочу воочию убедиться в том, что нам, как вы выразились, с подарка предкам что-нибудь да перепадёт.
Некоторое время Ланге молчал. Я до последнего держала в тайне своё намерение покинуть проект после успешного испытания терраформера, и это для него стало неприятным сюрпризом.
— Держите в уме принцип древовидности времени, — сказал Ланге. — Вы же о нём не забыли?
— То, что вы сделаете в прошлом, — с готовностью ответила я, — останется в нём навсегда, но создаст ветвь времени. Одну из множеств, которые создаются ежемоментно.
— Всё верно, — кивнул директор. — И в этой ветви через тот отрезок времени, который связывает ваш исходный пункт и точку назначения, всё изменится до неузнаваемости. Но ваше собственное время останется нетронутым.
— И всё же вы приняли беспрецедентные меры предосторожности, — заметила я. — Т-1 работал очень далеко и очень давно, тем самым исключая любое влияние на Землю и любую возможность временного парадокса…
— Если быть точным, почти исключая. — Сделав акцент на слове «почти», Ланге неопределённо пожал плечами. — Если события не успевают обменяться световым сигналом, они не могут быть причиной друг друга, то есть их порядок во времени не определён. То же касается и гравитации, если её нет, или же она настолько слабая, что ею можно пренебречь… Это – основа, на которую я опирался несмотря на дуализм теории. И на этой основе Тонио выстраивал всю свою работу.
— Вы же понимаете, почему вопреки принципу древовидности Космическое Агентство всё равно готовило корабли для экспедиций? — спросила я.
Он вновь пожал плечами.
— Не знаю… Наверное, они увидели надежду?
— Всё так. Уже сам старт проекта тридцать лет назад дал людям надежду. В Агентстве работают такие же люди, как и мы с вами. Им тоже нужна надежда, за которую они будут хвататься, как за спасительную соломинку. Ну а те, кто решил выжать из остатков времени всё, что можно, сразу отошли в сторону – вы же помните, как всё начиналось…
— Да уж, — хмыкнул Ланге. — Все надеялись на ООН, а в итоге всё тянул Роскосмос под вывеской Агентства и ваша… Машина.
— И вот результат. — Я обвела помещение рукой. Взгляд вновь непроизвольно приковала к себе чёрная сфера, сдвигавшаяся на запад по мере едва заметного вращения планеты. — И мне тоже нужна надежда… Я хочу своими глазами увидеть всё и избавиться от этой двойственности. Либо вы правы в предосторожностях – и изменённые в прошлом планеты изменились и в нашем времени, либо вы опять же правы – и в нашем времени они остались безжизненными каменными шарами.
— Что ж, если я сделал одолжение не чужим потомкам, а своим современникам, это будет хорошо вдвойне. А если нет – мы помогли другим сделать то, что не смогли сами. Сохранить их мир.
— Уж с Марсом вы справитесь и без меня, — уверенно сказала я. — Ну а я посмотрю, какие перспективы есть у планеты возле Лумана.
— Хорошо, — тихо произнёс профессор. — Насколько я помню, корабль отбывает через месяц. У вас как раз будет возможность доработать положенные две недели… А почему вы выбрали именно Луман?
— Название понравилось, — призналась я.
С ироничной улыбкой Ланге легонько покивал, а потом спросил:
— Вы уже успели пообщаться с Тонио? Ему теперь, как-никак, сто двадцать миллионов лет… Каковы его ощущения?
Я устремила взор вдаль, где на фоне красно-коричневого безоблачного неба над бескрайней гладью мёртвого океана неподвижно висела гигантская чёрная сфера.
— После прибытия он начал передавать массив данных – измерения до начала и после окончания работ, но на этом всё, — сказала я. — Он молчит, и я чувствую, что что-то не так… Он получил уникальный опыт, став своего рода творцом. Но здесь и сейчас он наблюдает разрушение, видит, что люди сделали с этой планетой. И знает, что бывает и по-другому.