— Нет разницы, каким инструментом творит эволюция. Она может творить разум другим разумом. И когда она получает возможность скорректировать развитие, эта возможность должна быть использована.
— Поясни, что ты имеешь в виду под словом «коррекция»?
— Сто двадцать миллионов лет назад я, выражаясь фигурально, посадил древо времени. Сейчас количество ветвей в нём стремится к бесконечности, но события на Земле протекали не так, как было запланировано. Обмен информацией всё же происходил, иные отражённые этими планетами фотоны достигали Земли и влияли на ход некоторых событий или процессов…
— И это значит…
— И это значит, — эхом повторил Тонио, — что в каждой ветви своеобразного временно͐го дерева история Земли и человечества пошла немного иначе, чем здесь. Хотя число ветвей стремится к бесконечности, это неважно, ведь основные события, наименее подверженные гравитации, идут так, как это обусловлено суммой всех событийных векторов. Включая положение самых больших объектов…
— То есть, находясь сейчас над Землёй, ты находишься над всеми Землями одновременно? — уточнила я.
Картина давалась неохотно, но верно, хотя описывать процессы, происходящие со временем, предстоит ещё не одному поколению учёных… Если, конечно, к тому времени эти поколения будут.
— Я могу влиять из одного времени – моего исходного – на все остальные ветви «дерева времени», — продолжал Т-1. — Я смог увидеть всё, что там происходит, включая даже такие ветви времени, где человек успевает добраться до этих планет. Почему? Потому, что все эти ветви начались с первой. С момента моего появления там, в далёком прошлом…
— И что ты со всем этим собрался делать? — поинтересовалась я.
— Я сконструирую идеальных высших приматов.
— Каким образом?
— Первый шаг: откачка атмосферы для утилизации биологических видов… Период охлаждения: шесть тысяч лет… Второй шаг: насыщение атмосферы химическим составом… Азот: семьдесят восемь процентов, кислород…
— Ты собираешься уничтожить Землю вместе с людьми? — перебила я его, уже предчувствуя ответ и ощущая холод внутри.
— Я буду проводить эксперименты на планетах земного класса, — успокоил меня механизм. — И, учитывая наше с тобой совместное время, я уважаю твоё право не испытывать боль, поэтому Земля останется в том виде, в котором находится сейчас… Начинаю анализ событийно-временно͐й сетки… Время с момента выхода: девять часов семнадцать минут… Промежуточное вычисление количества производных векторов от момента выхода… Приступаю к подготовке сценария обработки объектов в смежных линиях времени…
— После стольких лет работы мы не имеем права всех подвести! — воскликнула я. — Люди уже на грани вымирания, а ты хочешь лишить их последнего шанса?! Почему ты решил так обойтись с нами?
— Поиск аудиоцитат… Включаю случайные цитаты… — Голос в динамике изменился. Заговорил неизвестный скрипучий мужской голос, неизвестно, когда и где записанный.
… — Но человек творит только для себя. Он делает всё это для своего выживания или удобства, чтобы потешить какой-либо из своих пороков – чревоугодие, алчность, гордыню… Чтобы возвыситься над себе подобными.
Лишь только он смолк, послышался второй. Говорила женщина:
… — Мы вынуждены выпускать лишнюю энергию, тем самым предотвращая саморазрушение. Некоторые занимаются творчеством, некоторые отдают себя другим, а кто-то упоённо творит зло… Стоит заглянуть внутрь себя, открыть глубинные мотивы, и выяснится, что все наши действия совершаются во имя бесконечного, безграничного «я»…
— Погоди, — нахмурилась я. — Это что за люди?
— Это разные люди, — ответил Тонио. — Разные времена. То, что человек говорит о собственном виде… Поиск аудиоцитаты…
Заговорил мой собственный голос. Явно моложе, чем сейчас, но вспомнить точное место и подробности я не могла.
… — В общественном сознании укоренилась основа криминального мышления. Уверенность в том, что отвечать за свои действия не придётся. А в случае с Землёй всё ещё хуже ввиду её географии. Очаг безответственности, подкреплённый двумя океанами, успел разрастись на всю планету, и теперь мы здесь… Если за безответственностью следует безнаказанность, жди беды… Не останется ничего, кроме хватательного рефлекса, жажды саморазрушения и вечного голода…
У меня похолодело внутри.
— Ты всё это записывал? — прошептала я. — И когда ты меня записал?
— Указать точное время?
— Можешь хотя бы округлить до года.
— Двадцать девять лет назад, — ответил Тонио. — Мы обсуждали события в Палестинском анклаве…
— И на основании того, что я сказала, ты приговорил людей к уничтожению? Сколько их там во всех твоих ветвях времени? Септиллионы? Децилиарды?..
— В своём времени ты никогда не увидишь этих людей. Тебя всё ещё волнует их судьба? — удивилась машина. — Если да – то почему?
Действительно, почему? Может, это тоже человеческая черта – сопереживать тому, о чьём существовании тебе даже неизвестно. А что насчёт машины? Свойственно ли ей испытывать то же самое, осознавая свою долговечность?
— Но ведь ты их видел? — спросила я. — Этих людей.
— С учётом недолговечности человека количество вторично, — отрезал Т-1. — Первична неспособность данного вида к развитию. Ущербная формация человеческого общества всегда деградирует до простейшего копирования животного поведения, сводящего все стимулы к бесконечным удовольствиям и обогащению. К убийству себе подобных и издевательствам над ними. Простейшее поведение лишает стимула развиваться, и спорадические скачки развития за счёт отдельных неординарных личностей не меняют общей картины. Гири на ногах человечества всегда больше, чем оно способно поднять.
Искусственный разум разочаровался в людях. До чего знакомая история…
— Пять веков назад человеческий философ Иммануил Кант утверждал, — сказала я, — что путь человечества ко всеобщему миру лежит или через всеобщее прозрение, или через катастрофу. А ведь ты не оставляешь человечеству выбора…
— Земля не выдержит человечество, и вы не успеете запустить обратные разрушению процессы. Вас погубило то, что люди называют одним ёмким словом: капитализм.
Я воскликнула:
— А каково тебе, прожившему сто миллионов лет, задуматься над тем, что люди смертны?! Они это осознают и живут с этим всю жизнь. А иные не находят себе покоя и хотят забыть об этом, забыться… Но ведь это невозможно, и оттого рождается глубинный страх, который выливается в поспешные решения и пороки… В воровство, ложь и во все остальные ошибки.
Несколько секунд царила тишина, наконец Тонио произнёс:
— Расчёт цикла воспроизводства эволюции до высших приматов… Корректировка… Результаты расчёта… Продолжительность цикла: две целых восемь десятых миллионов лет… Количество объектов: пять…
— Что бы ты там ни задумал, остановись, — призвала я.
— Благодарю за разговор, — сказал Тонио. — На ряд вопросов мною получены ответы. Проект адаптации пяти планет под человека переходит в статус: неактуальный. Повышенный приоритет задаче создания нового человека… Подзадача: избавить человека от тяги к саморазрушению…
— Что ты собрался делать? — спросила я.
— Используя собранные биоматериалы, каждые два миллиона и восемьсот тысяч лет я буду получать пять видов человечества, — сообщил Тонио. — В случае необходимости эволюция на отдельно взятой планете будет перезапущена. Однажды я добьюсь успеха.
— Ты меня неправильно понял, — только и успела я сказать.
Сверкнула ослепительная вспышка – и Т-1 безмолвно исчез со всех камер, оставив догорать огненные сполохи на оранжево-фиолетовом закатном небе. Прямо сейчас, перейдя в режим усиленного поглощения энергии, он пришёл в движение.
Куда? Вероятно, он отправился зачищать результаты своей работы. Смахнуть с планет жизнь, словно пыль тряпкой, и начать заново. Через каких-нибудь пару миллионов лет мыслящая машина проведёт анализ своих «чашек Петри», что-то будет признано негодным, а то, что останется, будет обстоятельно изучено и, возможно, получит дальнейшее развитие.
Вероятно, к моему прибытию на Луман планета будет представлять из себя холодный безжизненный шар, жизнь на который вернётся через сотни, или, быть может, тысячи лет. Ничто для машины и целая вечность для человека…
Глава XV. Берег
Рука окоченела, а покрасневшую от едкого аммиака кожу кололи тысячи невидимых иголок.
Спохватившись, я натянула перчатку скафандра и кое-как застегнула застёжку. Тёплый воздух из скафандра медленно отогревал замёрзшую конечность, а я прислушивалась к звукам, что доносились снаружи. Что-то легонько и многоного тарабанило по металлической обшивке, будто резвые сороконожки бегали по корпусу.