… — Нет ни меня, ни тебя… Мы теперь плод чьего-то воображения…
Я оборачиваюсь и в ужасе закрываю руками рот, подавившись собственным криком. В паре метров от меня, не касаясь земли, в воздухе висит рыжеволосая Аня. Тело её испускает слабое свечение, голова безвольно свешена на бок, а в животе зияет чёрная рана. Из-под разодранной окровавленной кофточки на пол с глухим стуком капает кровь. Она поднимает голову, улыбается мне одними губами и, поманив за собой рукой, мягко разворачивается и плывёт прочь, едва подсвечивая лежащие вдоль стен накрытые белыми простынями недвижимые тела.
Я должна идти. Я ни о чём не думаю – ведь если думать, можно тут же сойти с ума. Я просто должна идти, и я иду вслед за ней, шлёпая босыми ногами по полу, покрытому ровным слоем крови, мимо аккуратно уложенных тел – лишь бы не оставаться здесь, в темноте.
За монотонными шагами вслед за призраком я теряю ощущение времени, как вдруг Аня растворяется в воздухе, а руки мои натыкаются на влажную каменную стену. Обернувшись, я вновь вижу прямо перед собой всё ту же решётку, которая отрезала меня от тёмного устланного мертвецами коридора в тридцатисантиметровом клочке пространства. С той стороны решётки стояла Вера и глядела на меня грустными-грустными глазами. На ней рабочая роба, волосы заплетены в небрежный хвост. Вера, ты ведь жива, правда?!
— Верочка, я что-нибудь придумаю! — Я просовываю руку сквозь прутья решётки, чтобы коснуться подруги, но никак не могу до неё дотянуться.
— Нет, ты ничего не придумаешь. — Она снисходительно улыбается и качает головой. — Не смогла тогда, не сможешь и сейчас.
— Я смогу, я исправлю всё! — Меня накрывает волна отчаяния, слёзы брызжут из глаз. — Только дайте мне вернуться назад!
— Ты же знаешь, что ничего невозможно вернуть, — сказала Вера. — Время движется только в одну сторону.
Силуэт её задрожал, покрылся рябью, словно осенняя лужа на холодном ветру. Вера начала таять, и через секунду последние клочья серого тумана растворились в воздухе.
— Я подвела вас всех! Подвела! — Не в силах больше держаться на ногах, я сползла по решётке на колени – прямо в кровавую лужу. — Простите меня! Если можете, простите!
Тело моё сотрясали рыдания, а коридор наполнялся шёпотом многочисленных голосов, раздающихся из-под белой материи. Всё громче, громче…
— Заверши начатое… Сделай это… Мы ждём тебя… Заверши… Иди вслед за нами… Мы встретимся на другой стороне…
Открыв глаза, застланные влажной пеленой, я увидела прямо перед собой в луже крови свёрток пропитанной алым материи. Машинально взяла его, взвесила в руке. Всхлипнув, прошептала:
— Я всех вас подвела… Я должна была быть с вами, но вместо этого пыталась всех позабыть…
Дрожащими руками я размотала лезвие ржавого скальпеля, зажмурилась, и, отведя его в сторону, с силой дёрнула на себя…
* * *
Вскочив, я ошалело таращусь в пустоту. Сердце бешено колотится, скомканное одеяло лежит в стороне, а глаза обжигает едкая соль. Провожу рукой по животу – крови нет… Снова этот сон. В который уже раз этот ненавистный сон, в котором я проживала ночь за ночью – каждый раз будто впервые…
Я полулежала на небольшой кровати в комнате, раскрашенной в приятные пастельные тона. Справа от меня дышало свежим ветерком чуть приоткрытое окно, утренняя прохлада щекотала кожу. За стеклом сквозь ветви акации проглядывало ярко-голубое с белизною небо. В отдалении щебетали птицы.
Свесив вниз металлические протезы ног, я тяжело вздохнула. Ночные кошмары преследовали меня с тех самых пор, как Марк демобилизовался «по семейным обстоятельствам», и нас с ним отправили на транспортном корабле домой – на его родной Пирос. Сколько времени прошло с тех пор? Да, что-то около двух с половиной лет. Эти месяцы я провела за разбитой партой в местной поселковой гимназии, и несколько недель назад после серии экзаменов отгремел выпускной вечер. С того самого момента и началась моя взрослая жизнь.
Обучение в гимназии далось мне с трудом – будучи объектом насмешек и издевательств однокашников, я осознала, что выход у меня только один – давать жестокий отпор. Любое неосторожно сказанное в мою сторону слово – и я срывалась и беспощадно избивала обидчика, колотила изо всех сил, невзирая на боль. Несколько раз я оказывалась на грани исключения, и каждый раз дяде Алехандро приходилось сглаживать конфликты. С местным шефом полиции мы были знакомы лично – я была частой гостьей в участке. Довольно скоро в школе меня стали бояться и просто обходили стороной. Я была совершенно одна, и меня это устраивало.
Когда я окончила выпускной класс, гимназия со вздохом облегчения распрощалась со мной. Продолжать же обучение я уже не могла – все три местных высших училища отклонили мою кандидатуру с обтекаемыми формулировками, но было понятно – никто не хотел связываться с проблемным подростком. Не помогло даже вмешательство дяди Алехандро, которого очень многие знали и уважали.
У меня не было ни прошлого – оно осталось на Кенгено, ни настоящего – оно было украдено Каптейном, ни будущего – оно теперь заволакивалось серым туманом…
Дом был пуст. Марк рано утром ушёл на службу, а дядя Алехандро на своём небольшом комбайне трудился в поле – я слышала мерный гул двигателя в отдалении. Моя очередь доить корову и заниматься курятником была вчера – мы по очереди работали по хозяйству, – поэтому сегодня я смогла поспать подольше. Переборов себя, я встала с кровати, вытерла мокрые глаза, надела летнее платье, причесалась и, заправив постель, спустилась на кухню.
На столе меня дожидались уже остывшие тосты с яйцом и кружка свежего молока. Неспешно поглощая скромный завтрак, я обдумывала, как провести сегодняшний день. Друзей у меня не было, поэтому некому было звонить. В голову приходили довольно банальные вещи – прогулка на свежем воздухе, рыбалка в местной наполовину пересохшей речке, убийство времени за компьютером… Поход на дневной киносеанс или посещение библиотеки заняли бы больше времени – ведь тогда нужно будет ковылять к выезду на трассу и ловить там попутку или автобус до небольшого городка Олинала, который располагался в трёх десятках километров к востоку…
Сам Пирос представлял из себя небольшую и чрезвычайно жаркую планету, которая была покрыта преимущественно выгоревшими степями, а ближе к экватору пустыни сменялись лавовыми полями. Цивилизация здесь располагалась на достаточно узкой северной полоске степей, рассечённой несколькими пересоленными морями и пронизанной неравномерным рисунком мелких рек, где температура была более-менее комфортной для проживания.
Окраины пустынь круглосуточно патрулировались пограничными дронами, и там, в песках обитали существа, которых побоялся бы сам дьявол. Хитрые хищники, они до поры скрывались в толще земли, чтобы одним махом затянуть вниз нерадивого путника, поэтому самые отчаянные кочевники Пироса предпочитали уходить на север, на каменистые предполярные взгорья, покрытые мхами и лишайниками. Тем не менее, места хватало всем, сто тридцать миллионов человек жили в согласии друг с другом, и планета довольно стабильно развивалась, постепенно покрываясь сетью автодорог…
Сутки на Пиросе длились чуть более двадцати одного часа, а год – четыре сотни дней, поэтому часто возникала путаница в том, каким образом считать время – по-земному или по-местному. Бюрократия Конфедерации была дотошной и строго придерживалась формальной буквы закона – вплоть до того, что в местных паспортах у каждого стояло две даты рождения – по летоисчислению Земли и Пироса. Местное же самоуправление опиралось на локальное время, что часто приводило к проволóчкам, конфликтам с «центром» и денежным взысканиям…
На богатой полезными ископаемыми планете была хорошо развита тяжёлая промышленность, но небольшой пасторальный городок Олинала располагался сильно южнее и восточнее самых загрязнённых столичных мест. Дядя Алехандро долго шёл к тому, чтобы покинуть большой город, и однажды ему наконец удалось сменить тесный коммунальный модуль на собственный домик с концессионным участком земли. Двухэтажный дом Алехандро выстроил вплотную к роще акации и, будучи фермером, имел в своём распоряжении огромное поле, с которого обязан был дважды в год сдавать правительству львиную долю урожая. Весь излишек он оставлял себе, приторговывая на рынке овощами и поставляя муку в частные пекарни.
Постепенно в хозяйстве появились куры, пара свиней и корова. Алехандро разжился двумя беспилотными комбайнами и автомукомольней, но сам он всё также любил крутить баранку трактора – боялся, как он выражался, «потерять хватку». Странным и непривычным казалось мне соседство подсобного хозяйства и высоких технологий, но таков был Пирос – словно зеркальное отражение Земли позапрошлого века…