Ах, да, это дед, Дмитрий Алексеевич, рассказывал о жизнях, которые спрессовывались в секунды там, на Днепре, когда, зацепившись за берег, артиллеристы с последними снарядами стояли против танков. За тот смертный бой присвоили деду Героя Советского Союза. И много лет спустя в девятом классе Сергей даже написал сочинение об этом бое, о собственном деде — «Герои рядом с вами»… Узнал ли себя Дмитрий Алексеевич? Вряд ли… Что мог сказать о войне мальчишка, который родился через двенадцать лет после Победы? Почему же сейчас под сверлящим зрачком автомата эта узенькая, пляшущая в тесных берегах речушка вдруг словно разлилась в необъятный, отливающий вороненой рябью Днепр? И теперь уже он, Сергей, стоял на днепровском плесе, взорванном грохотом ближнего боя… Так вот что такое — Родина за спиной!
Черный зрачок покачнулся снизу вверх, и с того берега послышалось что-то похожее на смешок. «Пиф-паф…» — выкрикнул солдат, еще поводил-поводил автоматом и опять слился с кустами.
Сколько прошло времени? Его «младшие» не успели пройти и двадцати шагов. «У них свои задачи, — подумал Сергей, успокаиваясь. — А свою я выполнил сам».
Сумерки сползли с гор, наполнили долину, Сергей попробовал фонарь — наряд только еще начинался. Пройдя участок от высоты Безымянной по всей его тропе и по всем его «ступенькам», он подключился к проводам и доложил на заставу о том, что все в порядке.
…Наряд вернулся на заставу за полночь. Застава бодрствовала — свет горел в комнате дежурного, в столовой. Сергей до сих пор не мог привыкнуть к тому, что повара здесь работали круглые сутки — по двенадцать часов. Сменившиеся и заступающие наряды приходилось кормить даже ночью. Наряду Сергея полагался сейчас завтрак.
Из кухни выглянул Виктор Лопатин:
— Погорячей?
— Погорячей, — попросил Сергей и вспомнил письмо отца, Николая Дмитриевича Гридина, председателя колхоза «Советская Россия»:
«Здравствуй, сынок! Сегодня мы получили твое письмо и фотографию. Сережа, от души поздравляем тебя с получением кандидатской карточки и высочайшим воинским званием ефрейтора. Нет, сынок, я не шучу — в армии почетно получить звание «Лучший солдат», это значит — делами оно заслужено, пониманием долга перед Родиной. В общем, ты понимаешь теперь, что такое солдатский труд. Я думаю, что из армии ты придешь домой человеком партии, армия сможет достаточно оценить и испытать твой кандидатский стаж…»
2. Выбор судьбыСолдаты приходят и уходят, а командиры остаются. Сергея Гридина на его тревожной тропе сменят только осенью, а его друзья — «однополчане» старший сержант Сергей Ларченко и младший сержант Виктор Лопатин уже присматривают чемоданы. Зеленый, под цвет фуражек, май вот-вот вручит им долгожданные, желанные проездные до дому, до хаты. Да и то как сказать — желанные. Все вроде бы торопил, отсчитывал денечки, а вышел за ворота заставы к нетерпеливой машине, оглянулся назад — и ком к горлу, давят крючки кителя, душат невозможно, и глаза щиплет. Стоят ребята совсем не по-военному, кого как застала минута прощания, и командир, совсем домашний, вроде старшего брата, непривычно растроганный. Глянешь на эти лица, до каждой веснушки знакомые, и полоснет по сердцу: а ведь оставляешь дом, родной дом, черт побери, и никогда это уже не вернется — ни согретая дыханием ночная казарма, ни тревога, пружиной подбросившая тебя на кровати, ни тропа вдоль сторожкой и тягостной, как перед выстрелом, тишины, ни песня под грустные вздохи баяна — ничто, и где-то уже вдали на крутом перевале седеющих лет вдруг поймешь, что, кроме вот этих ребят в военных фуражках, не было у тебя и нет друзей бескорыстней и преданней.
Так что солдаты приходят, а те, что уехали, частицу тебя с собой увезли. Смотришь — перед тобой новые, незнакомые лица — теперь и для этих не скупись, каждый день сполна раздавай себя. Потом и они уедут, а ты все вроде бы дома… А в общем, так оно и есть…
Через плечо лейтенанта Истягина, с которым мы философствуем на эту тему, притулившись на лавочке под редко накрапывающим дождичком, я смотрю на дом, прозванный здесь офицерским, — чистенький, одноэтажный, с наличниками, с крылечком. Окна одной его половины глядятся по-холостяцки пусто и уныло, зато других заметно коснулась женская рука, как бы осветив их изнутри семейным уютом: занавески, цветы. Странно и непривычно видеть здесь эти приметы иной, «штатской» жизни в соседстве с домом, оглашенным топаньем сапог, резкими голосами команд, лязганьем ружейного металла. Но это жизнь. И окна, так доверчиво, открыто смотрящие в казарменный двор, — окна квартиры начальника заставы старшего лейтенанта Косовца. Да, что поделаешь — вот так рядом с военной — иная жизнь, которая мелькнула мимо серых шеренг ярким цветастым платьем: куда-то заторопилась по своим делам жена Косовца Нина Петровна. Эта жизнь сползла по порожкам крылечка резвой кудрявой Иринкой и затопотала еще неверными ножками по плацу, на котором вместо «классиков» начертаны линии строя. Тут-то Иринку и подхватил, поднял на руки Вячеслав Истягип. А папа ее не появлялся дома уже почти сутки, хотя дом от места его службы — в каких-то двадцати шагах.