И, соединяя в единую две крыши над головой, воспоминания уведут размечтавшихся солдат в новогоднюю ночь, в ленкомнату, где стараниями боевых подруг их командиров были — совсем как дома — наряжена елка, накрыты столы. И когда начали читать стихи, затянули песню, а потом, толкаясь, столпились вокруг только что вышедшей под женской редакцией шутливой газеты «Новогодний сатириков», как-то сразу все подумали — и командиры, и их жены, и солдаты, — что все они действительно одна семья и на всех одни радости и одни тревоги.
Над заставой в ту ночь плыла луна, и снег еще продолжал падать — тоже весь очень лунный. Лунный свет. И теперь уже белые, стоявшие на белых тропах часовые увидели, как огни казармы пересекли две тени, — ровно в двенадцать начальник заставы и его заместитель пошли поздравлять с Новым годом наряды…
— Семья, — согласился Истягин, когда, повспоминав о далекой заставе, мы снова как бы вернулись к себе. Он перебросил Иринку с руки на руку и опять настороженно прислушался — нет, неспроста что-то сегодня зачастил телефон.
— Значит, они, ваши жены, по любви выбирают вас… А потом — принимают и вашу жизнь. Ну, а жизнь-то выбираете вы?
Как приходят на границу, на ту самую, где остаются навсегда? Мы начали перебирать, сопоставлять биографии, пути-дороги и пришли к выводу, что на пограничной службе случайных людей нет. Нет таких, кого прибило бы течением. Может быть, и есть единицы попавших сюда по ошибке, но граница их не принимает, не терпит, ибо и она выбирает по себе…
Начальник заставы старший лейтенант Иван Дмитриевич Косовец в этих же горах — правда, на другой заставе — служил срочную. Через полгода решил: бессонные ночи, тревожные тропы, вся жизнь «начеку» — его жизнь. После нарядов в каптерке — благо, там круглые сутки свет — готовился к экзаменам. Когда демобилизовался, поезд проскочил мимо дома родного — повез прямо в пограничное училище, в Москву. К родителям Иван заявился уже в форме курсанта. «Похож, — сказал отец, — даже очень похож», — и показал ему фотокарточку, на которой сам сфотографировался таким же молодым на фоне рейхстага.
А мать всплакнула — уже и младший, Виктор, примерял пограничную фуражку и примерял не зря; звала граница второго лейтенанта по фамилии Косовец. Значит, понравились, если двух сыновей взяла у родителей, значит, такой ее призыв, и зимовать теперь старикам одним в доме, и бродить в саду, где помнят мальчишек черешни…
Кто еще? Ну возьмем хотя бы старшину заставы прапорщика Николая Шкондина. Не традиционный старшина, нет в нем той коряжистой ухватости, когда иной, бывало, зыркнет взглядом, зыкнет голосом, шевельнет усом — и одеяла словно по струнке — и не шевелись!
У Николая тихий голос, простецкий взгляд, а сам он не старшинская косая сажень в плечах, а стройный, еще по-юношески перехваченный в талии. Он и команды подает негромко, как бы уважительно по отношению к почти ровеснику — подчиненному, но повелительно.
Как пришел на границу? А очень просто. Тоже служил в этих горах, демобилизовался, а приехал домой — затосковал. По тревогам, по нарядам, по всему тому, что так трудно объяснить, как говорится, некоторым штатским. И вернулся обратно, но уже прапорщиком, между прочим, не без помощи брата, тоже пограничника старшего лейтенанта Ивана Шкондина. Вот теперь как хочешь, так и понимай ее, «пограничную семейственность», которая приводит не куда-нибудь, а на дозорную тропу.
Ну, а как стал пограничником Вячеслав Истягин?
— Выходит, тоже по-семейственности, — проговорил он. — Дед Иван Еремеевич — старый пограничник, дядя Николай Порфирьевич — пограничник, и еще двоюродный брат Виктор… А если без наследственных «натяжек», то надо вернуться в девятый класс — до этого вообще не думал о будущем, — на урок истории, который начинался с сообщения о событиях на реке Уссури. То все история, история и вдруг сегодняшний день: где-то на тонком изгибе границы — вот она, прямо на карте, — шел бой…
Я смотрел сбоку на Вячеслава, на худощавое его лицо со впалыми щеками, заостренным подбородком, на темные в обводинках усталости глаза, сохраняющие неукротимый юношеский блеск, и все никак не мог припомнить, на кого, уже виденного мной однажды, он похож.
— Помните? «Есть такая профессия — защищать Родину»…
Вячеслав не договорил. Пронзительно-прерывистый, квакающий звук оборвал разговор, заставил нас подняться со скамейки.
— Сработка! — выдохнул Вячеслав и, не выпуская из рук девочку, кинулся к дому.
Когда он успел переодеться? Через какую-то минуту я увидел его вспрыгивающим на подножку «газика» в тужурке, в фуражке и до блеска начищенных сапогах.