— Ясно. Мореходность выше нужна.
Он не стал ничего обещать, говорить офицерам корабля о том, что в принципе уже принято решение о переброске кораблей типа «большой охотник».
Промолчал потому, что знал, насколько труден этот перегон и требует большой подготовки, которая может затянуться на длительное время. Ведь пограничные корабли по своим тактико-техническим данным не рассчитаны на такие длительные походы, поэтому были не только сторонники перегона, но находились и противники. И хотя Якову Терентьевичу уже сказали, что скоро тихоокеанцы должны будут выделить для экипажей кораблей перегона лучших матросов, старшин, мичманов и офицеров, Резниченко не считал еще вправе говорить об этом, пока не будет официального приказа. Все может еще измениться. Сам он, правда, решил, изучая людей в своей первой поездке, сразу же наметить кандидатуры для новых экипажей, причем из числа тихоокеанцев, тем более курильчан, опытнейших, закаленных моряков.
После небольшой паузы, вызванной неопределенностью его ответа, Яков Резниченко начал расспрашивать о навигационной обстановке, о ремонтной базе, о капризах погоды. Он с неокрываемым восхищением слушал рассказы о том, как благодаря мужеству моряков корабли не раз выходили из тяжелых аварийных ситуаций без серьезных повреждений. О том, как старший моторист старшина 1-й статьи Симсон и моторист Кожевников в полузатопленном машинном отделении, по колени в ледяной воде двадцать часов несли бессменную вахту, и двигатели работали на полную мощность. Благодаря их самоотверженности корабль преодолел внезапно разыгравшийся одиннадцатибалльный шторм и пришел в укрытие. «Такие всегда смогут побороться за живучесть корабля», — думал Яков Терентьевич. О том, как пограничный корабль лейтенанта Смуйловича более восьми часов боролся с ураганом в районе Малой гряды. От сильных ударов волн корпус корабля стал фильтровать воду, и матросы по очереди, привязавшись к поручням рубки, вручную выбирали воду из носовых кубриков. Декабрьская ледяная вода беспрерывно окатывала их.
«Вот они, будущие экипажи перегона!»
Яков Терентьевич внимательно слушал рассказы о состоянии ремонтной базы, переспрашивал, уточнял детали, интересовался, хорошо ли поступают продукты, не бывает ли задержек, как торгует военторг, интересовался всем, что, как он считал, необходимо ему знать, и откровенный разговор затянулся за полночь. Новый замнач сумел расположить к себе людей. Он разговаривал с ними как с равными, не обходя острых вопросов и трудностей, и это подкупало, снимало холодок отчужденности. Это было его первое знакомство с курильчанами на борту одного из лучших по тому времени, передовых кораблей части. Но вместе с тем чувствовал Резниченко, что офицеры хотят услышать, согласен или нет он с тем, что недостаточно еще пограничных кораблей на Тихом океане. Конкретный ответ и, может быть, обещание принять нужные меры. Он мысленно задавал себе вопрос: «Рассказать, может? — Но в конце концов решил: — Нет. Не стоит опережать события».
Больше никто, ни командиры частей, ни командиры кораблей, не говорил так прямо, как Дурманов и его офицеры, Якову Терентьевичу о недостатке судов и слабой мореходности тех, которые есть, но и на Камчатке, и на Сахалине (Резниченко объехал почти все побережье) тоже рассказывали ему о быстроходных переправочных шхунах, о судах-браконьерах, которые по своим мореходным качествам зачастую были выше наших сторожевиков. Увидел Резниченко, что с большой перегрузкой несут службу моряки, обеспечивая неприкосновенность границы. В Управление округа он вернулся твердо убежденным в том, что следует форсировать подготовку судов к перегону.
Из Москвы ответили на его доклад, что в ближайшее время поступит телеграмма о сроках подбора экипажей для кораблей, которые пойдут в длительный поход. И еще добавили:
— В управлении считают, что отряд должен повести капитан 2-го ранга Евгений Владимирович Филатов. Он до войны перегонял суда. Имеет опыт. Но посоветуйтесь, возможно, порекомендуете другого.
Телеграмма пришла через несколько дней, и Резниченко начал отбор кандидатур. Выбирали лучших из лучших, взвешивали все «за» и «против». За право попасть в команду перегона судов соревновались и офицеры, и матросы. Почти все стремились стать участниками похода.
А вскоре случилось то, что настойчиво продиктовало необходимость быстрее решить вопрос усиления морской пограничной охраны на Дальнем Востоке.
Ноябрь 1953 года. Корабль капитан-лейтенанта Дурманова нес службу в праздничные дни, поэтому особенно бдительно, в проливе на стыке двух застав. Штормило. Море горбилось крутыми волнами и пенилось барашками. В такую погоду краболовы не слишком-то рискуют браконьерничать, зато шхунам-переправщицам она в самый раз. Моряки-пограничники знали это и вахту несли особенно старательно. Наблюдали за морем, прослушивали эфир. Вскоре главстаршина А. Сорокин перехватил радиограмму, которую передавала незнакомая радиостанция с суши. Сорокин успел даже запеленговать ее.
Доложили по команде, получили приказ курсировать в проливе, усилить службу наблюдения. Вскоре А. Сорокин перехватил ответную радиограмму с Хоккайдо. Сомнений не оставалось: на берег высажен агент.
На берегу развернулся поиск. Тот район, в котором была запеленгована радиостанция, пограничники блокировали и начали его прочесывать. Корабль же Дурманова утюжил заданный квадрат.
Шторм усиливался. Крутая встречная волна, разбитая форштевнем, обдавала холодными брызгами офицеров и сигнальщиков, стоявших на ходовом мостике.
— Слева 50 — шхуна. Дистанция… — доложил с бака сигнальщик старшина 1-й статьи В. Степанов.
— Полный вперед! — последовала команда.
Вскипел бурун за кормой. Зарываясь в волны, корабль пошел на сближение с неизвестным судном. Но шхуна тоже прибавила скорость. Расстояние сразу увеличилось. Шхуна как будто играла с пограничным кораблем, то подпускала его поближе, то вновь увеличивала расстояние.
— Вот дьявол! — со злобой выругался Дурманов и приказал идти «самым полным». Опасно по такой волне, но не упускать же шхуны. Разрыв между судами сократился, и Дурманов воскликнул:
— Это же «Сева-Мару»! — И добавил: — Не зря эта старая лиса в такой шторм вышла на охоту. Радиостанция на суше и «Сева-Мару» взаимосвязаны наверняка.
Немедленно о «Сева-Мару» доложили в часть, а оттуда в округ. Резниченко приказал послать на помощь еще один корабль и попытаться задержать шхуну. Корабль капитан-лейтенанта Животягина пришел в пролив. Увидев, что ей придется иметь дело с двумя пограничными кораблями, «Сева-Мару» перестала дразнить и выманивать подальше от берега корабль Дурманова, прибавила ходу (завидная для шхуны скорость) и отошла от территориальных вод на почтительное расстояние.
Доложили Дурманов и Животягин, что не смогли задержать шхуну в наших водах, и получили приказ: не допустить подхода ни «Сева-Мару», ни другой какой-либо шхуны к берегу.
«Значит, не взяли еще…» — решили на кораблях. И прозвучала команда по боевой трансляции:
— Открыть радиолокационную вахту, усилить наблюдение.
А на берегу пограничный наряд обнаружил двух агентов. Завязалась перестрелка. Один из них (как выяснилось позднее, Тани Акира) убил своего раненного пограничниками напарника (Токукаву Ютаки) и сумел оторваться от наряда. Но понимал: если не пришлют «хозяева» за ним, несдобровать. В отчаянии запросил помощи открытым текстом: «Я обнаружен, немедленно пришлите шхуну».
Перехватили этот радиовопль на пограничном корабле Дурманова, а вскоре услышали и ответ «хозяина» — шефа разведки США в Саппоро капитана Грэя: «Прислать шхуну не можем. В проливе советские пограничные корабли. Уничтожьте вещественные доказательства и молитесь своему богу…»