Уильям казался сообразительнее, чем другие, благодаря вниманию, которое она уделяла ему. Задолго до того, как ему исполнился год, он уже топал по комнате и хлопал в ладоши в такт песне. Его первым словом было не «мама» и не «папа», а «ищи!», которое он произносил, вставая и поднимая вверх пальчик, чем сильно напоминал статую.
— Ты только посмотри! — однажды обратилась Мэри к Элджину, когда он возвратился домой после ванн.
Уильям сидел на высоком стульчике, перед ребенком были разложены кусочки яблока. Мэри наклонилась над сыном и заглянула ему в глаза.
— Embrassez-moi, monsieur[62], — произнесла она, и в ответ ребенок подставил ей для поцелуя свои красные губы.
— Ну разве он не совершенство?
— Если б это был не мой сын, я бы завидовал его способности привлечь внимание матери!
Элджин сел за стол и стал вскрывать доставленные в его отсутствие письма.
— Взгляни, Мэри! — неожиданно воскликнул он. — Господи, да он уже разделался со своим прежним статусом!
Элджин показал Мэри послание, отправленное из канцелярии Наполеона, украшенное теперь печатью с большой короной и гласившее «от Императора». Несколько месяцев назад Бонапарт — когда-то человек, преданный революции, — возложил на себя этот титул.
— Кажется, объявив себя императором, он стал и более великодушным. Наконец-то мною получено разрешение вернуться в Париж.
— Тебе не кажется, что это может оказаться шагом к нашему возвращению домой?
Мэри не хотела тешить себя несбыточными надеждами, ибо Наполеону случалось разочаровать их прежде, но мысль о возвращении нелегко было отбросить.
— Только подумай, Элджин. Наши старшие, турчата, будут играть с лягушонком.
— Пока рано судить о том, намерен ли он выдать нам дорожные паспорта. Но вернуться домой сейчас было б прекрасно, ведь как раз на днях должен прибыть первый груз из Греции. Корабль пришвартуется в доках Ост-Индийской компании в лондонском порту. Я уже неоднократно писал матери о том, что желательно устроить выставку мраморов, но она сочла это «недостойным предпринимательством». Об этих вещах мне следовало б заботиться самому.
— Возможно, ей просто не по силам такое предприятие.
Мэри не имела никакого желания защищать свекровь после того вздора, который она, основываясь на злобных сплетнях, сообщала в своих письмах сыну и который вызвал такие неприятности. Но кто лучше ее, Мэри, знал о том, какая тягота нести заботы о коллекции Элджина.
— К тому же она уже очень и очень в годах.
— Да, ты права. Но тем больше оснований использовать неожиданную возможность, предоставленную нам Наполеоном, и отправиться не мешкая. Его величество император может легко сменить милость на гнев.
Мэри потребовалось совсем немного времени, чтобы упаковать все хозяйство и сняться с места. Первый день рождения Уильяма они провели уже в дороге, минуя на своем пути Тулузу, Монпелье и Ним. В Париж они прибыли первого апреля, и в тот же день ребенок подхватил лихорадку. Мэри не встревожилась, такая же лихорадка случилась у него, когда резались первые зубки. Она нянчилась с малышом неделю, заботясь о нем и не отпуская доктора. Ей уже казалось, что ребенок стал поправляться, но однажды ночью у него вдруг случились конвульсии, дыхание его внезапно пресеклось. И никакие старания доктора ил и ее самой не смогли вернуть дитя к жизни. Било полночь, когда она держала на руках бездыханное тельце сына и никогда больше Мэри не могла забыть звон колоколов, который показался ей погребальным.
Уильям — крохотный, умненький, прекрасный Уильям — умер, смерть навсегда разлучила ее с ним.
Это произошло слишком быстро. Внезапный удар судьбы, нанесенный с такой жестокостью и быстротой, отнял у нее то единственное, чем она дорожила. Каждый человек испытывает страдания на своем жизненном пути, но почему на некоторых людей эти страдания обрушиваются все сразу, будто Господь спешит осыпать несчастного ударами, предназначенными ему в жизни? Она так давно лишена родного дома, столько лет не виделась с родными, оторвана от собственных детей, а теперь умерло ее дорогое чадо.