Фомин кивнул.
- На меня произвел гнетущее впечатление исторический зал вашего музея. Спартак Тимофеевич обратился к Володе: - Теперь я могу понять, почему маму никогда не тянуло повидать родные места. А вот о Пушкове она мне в детстве много рассказывала. Мама считала его очень талантливым и жалела, что судьба его сложилась неудачно. Она долгие годы считала, что Пушкова уже нет в живых или нет в России. Мама и он были когда-то большими друзьями.
- А о портрете она вам рассказывала? - спросил Володя.
- О портрете?.. - Спартак Тимофеевич замялся. - Нет, о "Девушке в турецкой шали" мама мне никогда не говорила. Я был просто поражен, когда увидел этот ее портрет. - Он поглядел на Фомина: - Очевидно, тут-то я и привлек к себе особое внимание. А вскоре что-то случилось с портретом - ведь так? Да?
Он переводил взгляд с Фомина на Володю. Оба не спешили с ответом. Володя витал мыслями где-то далеко. Наконец он произнес:
- Знаешь, Фома, я теперь точно высчитал, кто украл "Девушку в турецкой шали".
Фомин отмахнулся:
- Опять дедукция? И слушать не хочу, - и пошел из кабинета, уводя с собой Спартака Тимофеевича. - Вы извините, товарищ, так уж получилось. Можете отправляться, счастливого пути.
С порога Спартак Тимофеевич обернулся к Володе:
- Я понимаю, исследователей творчества Пушкова интересуют факты личной жизни, относящиеся к созданию шедевра, но я ничем не могу быть полезен, мама никогда не рассказывала... - Он виновато поморгал черными, чуть косящими глазами. - А шаль я хорошо помню. Мама мне писала на фронт, что за шаль ей дали на базаре целый мешок риса. По тем временам огромная цена. В Ташкенте были знатоки на такие сокровища.
Оставшись один, Володя достал из ящика письменного стола цветную фотографию с портрета Таисии Кубриной. Рядом мысленно поместил выцветший любительский снимок седой темнолицей женщины, стоящей возле своих приборов на иссохшей, потрескавшейся земле. И хмыкнул:
- Значит, вылитая Настасья Филипповна? Ну, ну, посмотрим...
13
У подъезда гостиницы синий "Москвич" растопырил капот и багажник.
Трезвый дядя Вася в чистой рубашке возился с зажиганием. Тетя Дена приказала ему обслужить этого заказчика по совести. И вот теперь совесть дяди Васи разрывалась на части - доносить или не доносить следователю о теткином подозрительном приказе?
Возле распахнутого багажника суетились женщины из гостиницы, укладывали вещи Веры Брониславовны: с десяток всяческих сумочек и чемодан примечательной формы, большой и плоский. Без такой дробной упаковки не обходится ни одна путешествующая женщина. Чего бы проще - взять в дорогу еще один чемодан или вместительную сумку. Нет, навяжет узелков и узелочков.
У себя в номере одетая в дорогу Вера Брониславовна раздаривала на прощание сотрудницам гостиницы разные мелочи: салфеточки, платочки. Ее отъезд, как и приезд, всегда вызывал общее приятное волнение.
- Если буду жива, через год опять увидимся, - говорила она. - А вы пишите, не забывайте. Если что понадобится, не стесняйтесь, напишите.
- Непременно приезжайте на будущий год! - просили ее все от души. Кое-кто из женщин прослезился.
Позвонил председатель горсовета Колосков, извинился, что не может лично проводить, и тоже просил приезжать. Вера Брониславовна продиктовала ему свой московский адрес и, положив трубку, оповестила всех, кто был в номере:
- Он так настаивал - разве откажешь! Прекрасный человек ваш председатель. - Это прозвучало в лучшем виде и для председателя, и для самой Веры Брониславовны, и для сотрудниц гостиницы, имеющих такое милое начальство.
Постучавшись в дверь лишь для проформы, с видом своего человека, вошел, не снимая кепчонки, оживленный Спартак Тимофеевич:
- Лошади поданы! Я на минутку за своими вещичками - и в путь!
Поддерживаемая с обеих сторон Вера Брониславовна вышла из номера. Позади дежурная несла шотландский плед и палку. Процессия направилась к лестнице.
Навстречу, шагая через две ступеньки, поднимались торжествующие Юра и Толя. Они только что одержали победу над городскими отделами торговли и культуры, доказали свое право продолжать работу согласно договору. Мимо старой дамы победители прошли с издевательскими ухмылками.
Никто из ее спутниц не догадался, в чем тут соль, но Вера Брониславовна все сразу поняла.
- На минутку! Мальчики, вернитесь!
В несколько прыжков они спустились к ней, нисколько не боясь услышать слезливые старушечьи попреки. Однако старая дама одарила их лучшей из улыбок:
- Я на вас не в обиде. Молодость всегда права. Не так ли? - и, не дожидаясь ответа, двинулась вниз, увлекая за собой всю процессию.
Юра и Толя остались стоять на лестнице.
- Один - ноль в ее пользу! - изрек наконец Толя.
Володя наблюдал всю сцену снизу, с диванчика в вестибюле, и оценил по достоинству: "Ай да Вера Брониславовна!"
Он рванулся ей навстречу и поздоровался по-школьному - все заранее продумал:
- Здрасте, Вера Брониславовна! - даже головой мотнул.
Она ему обрадовалась непритворно:
- Как хорошо, что вы пришли меня проводить. Именно вы! Я ведь знаю ваше ко мне суровое отношение. Вы не прощаете мне даже самые простительные слабости. И вот за это я вас особенно люблю. Вы, Володя, чем-то напоминаете мне Вячеслава Павловича. - Она протянула руку и заботливо поправила ему галстук. - Вы... Только, пожалуйста, не обижайтесь. Вы, Володя, замечательно провинциальны! Поверьте, это очень высокая похвала. Русская провинция дает особое воспитание.
Володе пришлось взять ее под руку и вести к машине.
- Я вас очень прошу, - продолжала сердечно Вера Брониславовна, - не отменяйте вечера в голубой гостиной. Слово о Вячеславе Павловиче скажете вы. Я в вас верю. И не забывайте каждый вечер приносить в гостиную букет белой сирени.
Володя видел у себя на рукаве синюшные старушечьи пальцы с распухшими суставами, острые алые коготки, дорогие кольца. Его обдавал мерзкий запах французских духов - одна склянка за его месячную зарплату, - и он думал только о том, как поскорее избавиться от всего этого ненавистного.
Но, избавившись, Володя тут же сам напросился проводить Веру Брониславовну до большого шоссе. И сел впереди, рядом со Спартаком Тимофеевичем.
Прощание Веры Брониславовны с подоспевшей Ольгой Порфирьевной заняло еще минут пять. Тем временем на заднем сиденье "Москвича" постелили плед, чтобы путешественница не замерзла дорогой.
С самолетным ревом "Москвич" рванул с места и покатил, оставляя позади струю синего дыма. Дядя Вася с полквартала бежал за машиной с криком: "Дроссель! Дроссель!", непонятным для пешеходов. Не догнав, он вернулся к гостинице и на все охи и ахи провожавших женщин ответил флегматично:
- Ничего опасного. Ну, перекачает бензина - только и всего. Как-нибудь доедет. Такие крупных аварий не делают. Максимум в кювет завалится. А чтобы всю машину в лепешку? Да никогда!
Утешив женщин, дядя Вася постоял, подумал и - делать нечего! - пошел искать следователя Фомина, чтобы сообщить ему, какую заботу проявила тетя Дена об отъезжавшем единоверце. Вот они как действуют, сектанты!
И Ольга Порфирьевна, глядя вслед синему "Москвичу", тоже подумала о Фомине. Ее опять охватило тревожное, гнетущее предчувствие. Нет, эта поездка добром не кончится, что-то должно непременно случиться.
Из гостиницы звонить в милицию не хотелось, и Ольга Порфирьевна поспешила к себе в музей.