Уселись. Тараш время от времени посматривал на поблекшие черты былой красавицы.
Увяданье подкралось к ней, коснулось шеи, груди и щек. Старость разрушила некогда точеное, нежное лицо надменной женщины. Пепельно-серыми стали волосы. Только глаза сохранили янтарный блеск.
Вскоре появился еще гость — приземистый рябой старик.
— Это бывший генерал, — тихо объяснил Тараш Каролине. — В мировую войну он с одним батальоном захватил в плен целую турецкую часть. Турки прозвали его «шайтан-капитан». Он и не подозревает, что какая-нибудь американская газета дорого заплатила бы за его мемуары.
«Шайтан-капитан» достал из кармана газету, расправил ее и разложил на столе. Надев очки, обвел взглядом гостей. Его маленькие, горохового цвета глаза глядели из-за очков так же кротко, как глаза рыбы из-за стекла аквариума,
Тетка Армадар называла его в шутку «референтом мировой стратегии».
Причина его визитов в этот дом была вполне прозаична. После сверхурочной бухгалтерской работы он забегал выпить чаю и поиграть в нарды с Ношреваном Парджаниани.
Тараш завел беседу с «шайтан-капитаном».
Шакро Орбелиани, улучив минуту, потянул к себе газету. Вынул очки с треснувшими стеклами, нацепил их на свой горбатый нос, но так как они падали, то он придерживал их рукой и глядел на газету поверх стекол.
Тетка Армадар нетерпеливо допытывалась у него, какой ответ дан на ноту японцев и какие новые «демарши» сделал Литвинов.
Шакро нехотя что-то бормотал: его не радовали ни ответные ноты, ни демарши Литвинова.
«Шайтан-капитан» посмотрел на пустой стол, кинул взгляд на часы и собрался уходить.
— Останьтесь, он сейчас придет, — произнесла тетка Армадар таким голосом, каким говорят духи на спиритическом сеансе.
И действительно, раскрылась дверь, и в гостиную легкой походкой (бархатной поступью тигра) вошел высокий сухопарый мужчина.
На нем был спортивный пиджак цвета иволги, выцветшие зеленоватые брюки, высокие азиатские сапоги. Седоватая бородка удлиняла его лицо с прямым, правильной формы носом, овальным лбом и узкими глазами цвета медного купороса.
Ношреван Парджаниани радушно приветствовал гостей, с той немного слащавой любезностью, которая когда-то была свойственна грузинскому дворянству.
Троекратно расцеловал Тараша, приложился к руке Каролины, ласково потрепал Тамар по плечу.
Он принес с собой оживление и бодрость, сразу преобразившие эту унылую, пропитанную запахом старины комнату.
Увидев ненакрытый стол, Ношреван заявил:
— До сих пор я выполнял у своего режиссера роль князя, а теперь перейду на роль горничной.
Вышел на кухню, притащил кипящий чайник и занялся сервировкой чая.
Тетка Армадар усадила рядом с собой Каролину и засыпала ее расспросами о семье Шервашидзе.
Чистоплотной Каролине тотчас же бросилась в глаза кошачья шерсть, приставшая к платью старушки и к черным митенкам, которые почему-то носила тетка Армадар (когда-то она надевала их в театр).
Каролина брезгливо отвела глаза.
И вдруг выпачканный в саже кот прыгнул ей на колени. Каролина, которая терпеть не могла кошек, попыталась согнать его, не притрагиваясь руками. Но кот заупрямился.
— Брысь! Брысь! — напрасно кричала ему тетка Армадар. Кот не обращал никакого внимания на приказы хозяйки.
Наконец в дело вмешался Ношреван и оторвал кота от платья Каролины.
— Эти звери скоро съедят нас живьем, — пошутил Ношреван.
Каролина не поняла, но любезно улыбнулась ему и еще раз отметила про себя живость и моложавость Ношревана, подивилась на его блестящие белые зубы.
Она отряхнула платье и обвела взглядом гостиную.
Тут было настоящее вавилонское столпотворение.
В оконные рамы вместо выбитых стекол были втиснуты обложки от томов Брокгауза и географических атласов.
На стенах висели портрет царя Вахтанга VI, покрытый толстым слоем пыли, и картина, изображающая царицу Тамару; коленопреклоненный Руставели подносит ей свою поэму. Закоптелая паутина свисала по углам картины, белый фон ее был засижен мухами.
Дальше следовали беспорядочно развешанные, выцветшие фотографии грузинских генералов, отличившихся в сражениях под Карсом, Ереваном и Гунибом.
Отдельно висели карточки общественных деятелей: либералов в котелках, «социалистов»-князей в мягких шляпах (бородой и фетровой шляпой они прокламировали свою прогрессивность). Затем тянулись многочисленные семейные фотографии.