БЕССОННАЯ НОЧЬ
Тетушка Армадар долго воевала со своими кошками. Стучала палкой, бранила, упрекала в неблагодарности. Ее голос доносился до Тамар и Анули.
Ношреван шумно полоскал горло, потом стал снимать сапоги, расшатанное кресло скрипело под ним.
Наконец все стихло. Только тикали стенные часы.
Анули еще не окончила своей исповеди.
Три года разлуки — немалый срок для подруг, когда-то очень близких.
Анули сильно изменилась за эти годы. Ее развязная речь неприятно поразила Тамар.
— Какое у тебя девичье тело, дорогая! Неужели до сих пор ты еще не жила с мужчиной?
Тамар покоробил этот вопрос.
Она покраснела.
Солгала.
— Ты прозеваешь свою жизнь, дурочка ты этакая! Недаром наши мальчики называли тебя недотрогой. Помнишь, как Арзакан прозвал тебя монашкой? Похоже, что ты и сейчас осталась монашкой, а?
Анули заглянула в глаза Тамар. Казалось, она хотела взглядом проникнуть в ее сердечные тайны.
— Кстати, как твой роман с Арзаканом? — спросила она неожиданно, после короткой паузы.
Тамар смутилась.
— Кто тебе сказал? Я и Арзакан?.. Какой роман?..
— Ты всегда была такой скрытной. Как это «кто сказал»? Позавчера приехал из Абхазии Шелегиа. Ты помнишь его? Он учился с нами в восьмой группе, мы еще называли его головастиком. Подожди, дай припомнить, как его звали…
— Шелегиа звали! Нодаром.
— Да, да, Нодар! Веснушчатый такой, высокий парень. Женился на Дадиани. Говоря между нами, эта Лили и раньше не была недотрогой, понимаешь?.. Жила со своими учителями, потому и кончила школу…
Помолчав, продолжала:
— Ну и что же? Она оказалась умнее нас всех. Она уже вышла замуж, у ее мужа двухэтажный дом, собственная машина и большая практика. Лето она проводит в Кисловодске, осень — в Гагра. Муж работает как вол. А у Лили каждый сезон новый поклонник и еще один постоянный, почти официальный, — ездит с ее мужем на охоту. Этим летом они все трое были в Гагра.
— Что же сказал Шелегиа? — осторожно спросила Тамар.
— Вчера я встретилась с ним в клинике. Говорит: «На днях приедут Тамар и Арзакан, вместе. Оба выбрали медицинский факультет. Хорошо, когда и профессия объединяет мужа и жену».
— Да, но я вовсе не собираюсь выходить за Арзакана.
— Ты что, не можешь отделаться от княжеской фанаберии? Совсем как моя мать.
— При чем тут фанаберия, Анули? Я выйду замуж только по любви.
— Ну, знаешь ли, все эти басни о любви наболтали нам романисты. В одном я согласна с матерью: лишь неразумные девушки ждут любви, чтобы выйти замуж. Голодающие влюбленные в конце концов возненавидят друг друга.
Для любви, Тамар, необходим комфорт. Довольно с меня бедности, не хочу я погибать под развалинами нашей семьи. Жизни я хочу, радостной жизни. А любовь… любовь придет потом.
Манджгаладзе мне совсем не нравится, я уже тебе говорила. Но с ним я буду обеспечена. А что мог бы мне дать Джорджадзе, если бы я пошла за него?
— Кстати, куда он девался?
— Разве ты не знаешь? Он сватался ко мне, но я ему отказала, и он застрелился на охоте.
Тамар огорчилась.
— Какой был красавец этот Джорджадзе! Приподнявшись на постели, Тамар подобрала косы, обернула их вокруг головы.
— А ты никак не расстанешься со своей старомодной прической! Завтра же сведу тебя к моему парикмахеру, так и знай. Никто в городе уже не носит кос, разве что на Авлабаре[45] или в Чугуретах[46] можно еще встретить какую-нибудь длинноволосую мещаночку. Удивляюсь, что тбилисские мальчишки не освистали тебя.
Кроме того, появиться с такой прической в институте просто неудобно. Если придешь туда в таком виде, поверь, не миновать тебе стенгазеты.
Тамар молчала. Но ни ей, ни Анули не спалось, и они снова пустились в разговоры.
— Правда, что тебя исключили из института? — спросила Тамар.
— Да, исключили, но это ничего. Скоро я перестану быть княжеской дочерью, на днях мы с Манджгаладзе идем в загс. Разве допустят теперь в институт студентку с княжеской фамилией, если отец «не имел заслуг перед революцией».
Тамар задумалась. На мгновение в ее памяти мелькнул образ Арзакана, потом она перенеслась мыслями к Тарашу. Вспомнила международный вагон…
Если Тараша не пригласят в университет, то ей не попасть в институт.
Вернуться в Зугдиди?.. Слушать воркотню озлобленного отца, пьяную болтовню Шардина Алшибая, сплетни досужих гостей, стоны оперируемых женщин в кабинете Херипса…
При одной этой мысли ее охватила тоска.
Вдруг, совсем неожиданно, Анули заявила: