Махвш зажег еще одну лучину. И я увидел, что правая щека у него сильно распухла. Этот взъерошенный старик похож на какое-то сказочное чудовище.
Махвш понурил голову, по-барски перекинул ногу за ногу. Опершись на локти, смотрит на огонь. У него шевелятся усы. Кажется, что он неслышно разговаривает с самим собой.
Так проходит некоторое время. Потом он снова обращается ко мне:
— Джесмимо, правда ли, что люди летают в небе? Я подтвердил.
— Мои сыновья говорят, что летают, а я ничего подобного еще не видел.
По мере возможности я объяснил старику, как летают люди. Но Махвш глядит недоверчиво.
— Хорошо, — говорит он, — ну, а стрелять из ружья оттуда можно?
Я отвечаю, что не только из ружья, но из пушек стреляют с самолетов, что с воздуха можно в каких-нибудь два часа взорвать целый город, сжечь целый край.
На этот раз Махвш был потрясен.
— Чур меня, чур меня! — бормочет он, устремив взгляд на огонь.
Я вышел. Двери нашей башни оказались запертыми. Я стучал, но разбудить Османа не смог и вернулся в гостиную. Зубная боль у Махвша усилилась. Он раскачивается в своем кресле, держась за щеку, и рычит, как раненый медведь: «А-а-а-а… А-а-а-а…»
Завернувшись в турьи шкуры, я ворочаюсь на лежанке.
И как дикому соколу, посадив его на левую руку, целую ночь кричат в ухо: «А-а-а-а…», так кричал мне в ухо Кора Махвш, и всю ночь скулили собаки, встревоженные волчьим воем.
Прощайте, дорогая!
Навеки ваш Тараш Эмхвари».
КОНЬ БЛЕДНЫЙ
В тот самый день, когда Тамар увидела в дубняке черных голубей, к Херипсу на арбе привезли беременную женщину в очень тяжелом состоянии.
Тариэлу нездоровилось, и он даже не выглянул во двор. Каролина отдыхала после бессонной ночи у постели заболевшей Татии.
К приехавшим вышел Лукайя. Он объяснил им, что доктор в отъезде и вернется только с утренним поездом.
Отец больной пришел в отчаяние. Однако выхода не было, приходилось ждать до утра.
Выпрягли быков, подперли ярмо упором. Больная оставалась под ореховым деревом до самых сумерек.
Тамар, вернувшись с прогулки, увидела во дворе распряженную арбу и на ней укрытую шалью женщину, которая прерывисто стонала.
Рядом на камне, понурив голову, сидел старик в крестьянской одежде. При виде Тамар он встал, снял башлык и, низко поклонившись, спросил, не жена ли она доктора.
Узнав, что сестра, старик стал просить не отказать им в гостеприимстве и приютить на ночь его дочь. Стоя перед Тамар с обнаженной головой, он так умолял ее о помощи, точно она была и врачом и хозяйкой этого дома.
Тамар попросила его надеть башлык.
— Сыро, — сказала она, — вы можете простудиться.
— Пусть пропадает моя голова! — воскликнул старик. — Лишь бы спаслась моя единственная дочь!
Тамар пыталась его утешить.
Растроганный ее сердечным участием к их горю, отец больной рассказал, что его несовершеннолетняя дочь была соблазнена семейным человеком, что беременность протекала очень тяжело и ему сказали, что необходима срочная операция.
Тамар приблизилась к арбе. Больная, взмахнув длинными ресницами, взглянула на нее чудесными миндалевидными глазами.
Точеное, прелестное лицо было у юной страдалицы и белые, как перламутр, зубы. Тамар изумилась, взглянув на руки этой крестьянской девушки — нежные, с длинными розовыми пальцами.
И голос у нее был удивительно приятный, и даже имя оказалось красивое. Ее звали Родам.
Она сразу так полюбилась Тамар, что та уже была готова немедленно перенести ее к себе.
Старик умоляюще глядел на Тамар и тут же проклинал жестокосердного соблазнителя своей дочери, проклинал мастерски, как это делают в Мегрелии, предавая человека анафеме перед иконой.
Тариэл Шервашидзе и слушать не захотел, когда Тамар пришла просить, чтобы он позволил перенести больную в ее комнату,
— Какая-то крестьянская девка прижила незаконного ребенка, и ты хочешь положить ее у себя!
«Прижила незаконного ребенка» — эти слова дедушка Тариэл произнес с таким отвращением, с каким верующий произносит слово «змий».
— Место ли ей в твоей комнате?! Правда, Херипс принимает в кабинете больных, но ведь здесь не больница! Не хватает только, чтобы в моем доме разрешались всякие распутницы! — кричал Тариэл. — Что за времена настали! У девчонки еще молоко на губах не обсохло, а уже рожает, да еще незаконного ребенка!
Бессердечие отца возмутило Тамар. Особенно больно кололо ее слово «незаконный», которое он все время повторял.
— Какое это имеет значение? Разве незаконный или законный не равны перед богом? И разве не был незаконнорожденным сам спаситель наш Иисус Христос?