— Кого? Тебя. Боялся, как бы Осман не запер двери, и вот просидел здесь всю ночь, ожидая тебя.
— Ты все еще не протрезвился?
— Чтоб черт побрал Саура! Просто проходу не дает мне, опять напоил меня вчера ночью. Никак не могу уснуть…
— Мне тоже не спится. Встань, возьми свой маузер. Пойдем к ущелью, постреляем в цель.
Арзакан удивился. Время ли — ни свет ни заря — стрелять в цель? Но Гуча и он любили после пьянки пострелять.
Поэтому предложение Тараша не вызвало в нем никакого подозрения; напротив, он обрадовался.
— К ущелью пойдем или к скалам?
— К ущелью, к ущелью! Около скал ходят соседские козы, — ответил Тараш.
Стоял и глядел, как бежит по ступенькам башенной лестницы Арзакан.
Сунул руку в карман, вынул браунинг. В обойме оставалось всего два патрона. Подумал: «Один ему, другой мне».
Вышел во двор, глубоко вздохнул и повторил почти вслух: «Один ему, другой мне».
Арзакан сбежал по лестнице. Бежит с маузером в руке. Глаза сияют, как у ребенка. Любуется на тускло поблескивающую вороненую сталь.
Удивленно глядит на него Тараш. Таким радостным он видел Арзакана разве десять лет назад.
— Посидим немного, мне что-то плохо, — вдруг сказал Тараш и присел на камень.
Арзакан заглянул ему в лицо; удивился его необычной бледности.
Тараш вытер платком пот с висков.
— Что с тобой, Гуча? — обеспокоился Арзакан и положил ему на лоб руку.
Эта сердечность и растрогала, и удивила Тараша, И странным показалось ему, что всего лишь пять минут назад он был готов искромсать кинжалом молочного брата. Вспомнилось ему детство, когда, бывало, из-за каждого пустяка побратимы ссорились друг с другом, а потом, помирившись, снова брались за свои игрушечные стрелы и луки.
Некоторое время сидели так, рядышком, у входа в башню.
Старая Гурандухт вышла на крыльцо, неся корыто и свечи. В корыте лежало несколько маленьких лепешек.
Не заметив молодых людей, она обогнула загон для коз и торопливо направилась к орешнику. Вскоре старуха скрылась за сваленными на землю стволами берез.
Тараш встрепенулся: куда это несла Гурандухт предназначенные для жертвоприношения лепешки?
У него мелькнула догадка.
— Пойдем-ка, Арзакан. Я покажу тебе что-то интересное. Только уговор — молчать.
И оба двинулись к орешнику.
Из загона высовывали головы маленькие козлята. У входа, точно призрак, стоял черный козел, сверкая своими демоническими глазами. Вид козла был так необычен, что Тараш невольно вспомнил греческого Пана. «Теперь понятно, — подумал он, — почему древние народы приписывали козлу демоническую силу».
Обернулся еще раз. Козел поблескивал глазами, как будто спрашивал: «Куда это вы идете?»
Тараш и Арзакан бесшумно подкрались к березовым стволам. Шагах в двадцати от них стояла на коленях Гурандухт и молилась.
Тараш оглядел крошечный дворик, обнесенный стеной из базальтовых плит. Посреди двора сооружен закут — точь-в-точь домик, какой дети строят для своих кукол. Одна из плит, заменявшая дверь, чуть отодвинута, так что виднелось черное отверстие. Гурандухт, стоя на коленях, клала земные поклоны и жалобно приговаривала:
«Мезир, Лемзир, я — гостья твоя, молю тебя, сжалься надо мной, дай мне здоровую плоть, радостный дух, осчастливь меня своей милостью! Я — гостья твоя, молю тебя!..
Всемогущий Мезир! Отврати от меня зло и кручину, защити меня от всякой напасти, всякого зла, дурного глаза и зависти людской. О ты, великий, всемогущий Мезир!»
Затем, понизив голос, стала бормотать какие-то непонятные слова.
Долго стояла так, коленопреклоненная, и шевелила сморщенными губами, произнося заклинания.
Кончив молитву, встала, отряхнула подол платья, положила лепешки на землю и, подхватив корыто, поплелась домой.
Спрятавшись за бревнами, Арзакан и Тараш наблюдали за происходившим. Когда старуха удалилась, они продолжали смотреть, что будет дальше.
Из крошечной молельни Мезира выползла змея цвета коршуна; выгнув шею, дотянулась до жертвенной лепешки. Повела раздвоенным языком. Блеснули на солнце два ее пронизывающих глаза.
— Ага! Это и есть Мезир Кора Махвша? Еще позавчера я хотел ее убить. Чуть не залезла в мою миску, проклятая! — вскричал Арзакан.
И вдруг выстрелил и снес голову Мезиру.
— Что ты сделал, несчастный! — возопил Эмхвари.
Он никак не ожидал, чтобы Арзакан даже в пьяном виде мог решиться на такое дело.
Арзакан смеялся. Но Тараш не стал с ним спорить. Нельзя было медлить ни минуты, ибо Кора Махвш даже гостю не простил бы убийство божества — покровителя очага.