Поле опустело, кое-где еще темнели силуэты отставших стариков. Впереди шли два путника. Тамар и Арзакан по голосам узнали в них бывших князей. Старики медленно плелись, останавливаясь на каждом шагу, кряхтя и жалуясь, что господами положения стали теперь всякие Ашхвацава, Звамбая и Малазониа. Вспоминали историю исинди и скачки былых времен, когда заправилами конных ристалищ были Дадиани, Эмхвари, Чиковани, Липартиани, Апакидзе, Шервашидзе… Старики тяжко вздыхали, проклиная новые порядки.
— Тебя можно поздравить с победой, — сказала Тамар.
— С победой? — переспросил Арзакан. — Напротив, меня здорово обставили.
— Скромность — свойство мужественных людей, — наставительно заметила Тамар. — Как это «обставили», когда ты победил Ашхвацава!
Арзакан умолк. Ему хотелось, чтобы упомянули еще кое-кого.
— Ты где стояла?
— Мы с Дзабули стояли на бревнах.
— Вам все было видно?
— Все.
— Я победил не только Ашхвацава…
— Да, Ашхвацава, Долаберидзе, Брегадзе и других тбилисцев.
Арзакан помолчал.
Догадавшись без слов, что в ее перечне кого-то недоставало, Тамар после некоторого раздумья тихо добавила:
— Говоря по правде, ты отчасти победил и Тараша. А вот на бурке тебя победил твой отец.
— Отец умышленно не принял участия в исинди… Посмотрим, что будет завтра.
Арзакан некоторое время молчал, идя рядом с Тамар. Сердце ныло: первенство в джигитовке отнял у него родной отец! Одно успокаивало его: хоть отчасти, а все же Тараша Эмхвари он победил! Конечно, лучше было бы просто победить, без «отчасти». Подвел старый хрыч Апакидзе, объявив спорной прекрасно проведенную исинди, — с досадой подумал Арзакан, но ничего не сказал.
— Куда же они девались? — говорила Тамар, встревоженная исчезновением Тараша. Искренняя сердечность, с какой встретились Таращ и Дзабули, уязвила ее. А главное, после отчужденности последних дней Тамар было тягостно оставаться наедине с Арзаканом. Она каждую минуту ждала от него упреков.
Слова укора и в самом деле готовы были сорваться с языка Арзакана. Но он был так рад, что они идут рядом, вдвоем… И он молчал, то глядя на ее силуэт, то поднимая глаза к безлунному, усыпанному звездами небу.
Тамар споткнулась о сухую ветку. Арзакан взял ее под руку. Теперь они были совсем близко друг к другу.
Ночь и близость Тамар наполняли Арзакана ликованием. Но оба молчали, точно у них иссякли все слова.
Пересекая вспаханное поле, они перепрыгивали с кочки на кочку. Иногда Арзакан чувствовал легкое прикосновение ее тела, слышал ее дыхание.
Он был счастлив.
— Отец говорит, — прервал он наконец молчание, — что на этих полях когда-то были леса, в которых охотились Дадиани, непроходимые болота, камышовые заросли… В те времена, пожалуй, и вооруженному всаднику было небезопасно здесь проезжать: мигом разорвали бы волки. А мы в этих самых местах разводим чайные плантации. Видишь, там, где мерцают электрические лампочки, начинаются совхозы «Чай-Грузии».
Но Тамар, поглощенная своими мыслями, не вникала в рассуждения Арзакана о чайных совхозах и об их будущности.
Темнота плотнее окутала поле. Слабый свет Зугдидской электростанции не мог разогнать тьму южной ночи.
С берегов Ингура слышался глухой зов не то заблудившегося путника, не то ночного сторожа.
Ветер доносил вой шакалов.
Арзакан и Тамар вышли на шоссе.
Настроение Тамар изменилось. Отсутствие Тараша и Дзабули больше не беспокоило ее. Сегодня ей как-то по-новому понравился Арзакан. Во время джигитовки он проявил столько ловкости, пылкости и мужества, что снова стал ей таким же близким, каким был до приезда Тараша.
Несмотря на это, она высвободила руку под предлогом, что ей нужно достать платок из сумочки.
Свернув с дороги, они пошли по железнодорожному полотну. На телеграфных столбах гудели провода.
— Пойдем напрямик, — предложил Арзакан. Тамар покорно последовала за ним.
Ей не хотелось встретиться с кем-нибудь из знакомых. Что они подумают, увидев ее с Арзаканом в такой поздний час? Поэтому она предпочла короткую дорогу.
Арзакан повел ее той тропинкой, по которой прошлой ночью пробрался в сад Тариэла Шервашидзе.
Луны не было, хотя Лукайя и уверял, что она будет светить до пятнадцатого мая.
Они шли.
Валежник, вьющаяся зелень на каждом шагу преграждали им путь.